Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка (= Infinite jest | отрывок, перевод не завершён)

Попытка была серьезной, полновесной попыткой. Девчонка не шутит. Хрестоматийный клинический случай прямиком из Евтушенко или Дрецке. Больше половины суицидников в психиатрических отделениях - обычно всякие чирлидерши после двух флаконов Мидола из-за разрыва школьного романа или серые асексуальные депрессивные одиночки, безутешные после смерти домашнего любимца. Катарсическая травма от того, что они действительно попали в официальное место для психов, пара понимающих кивков, пара слабых признаков, что кому-то на них не совсем наплевать, - и они снова в норме и готовы к возвращению в мир. Но три попытки и курс шоковой - совсем другой разговор. Внутреннее состояние врача колебалось между трепетом и возбуждением, что внешне проявлялось в виде некой вежливо глубокой озадаченной заботы.

Врач сказал «Привет» и добавил, что хочет удостовериться наверняка, что она Кэтрин Гомперт, так как раньше они не встречались.

- Это я, - горьким почти напевом. Ее голос оказался странным образом светлым для человека, лежащего в позе зародыша с мертвым взглядом и без выражения на лице.

Врач спросил, не могла бы она вкратце рассказать, как очутилась здесь, с ними? Помнит ли, что произошло?

Она ровно и глубоко вздохнула. Этим она хотела передать скуку или раздражение.

- Я приняла сто десять таблеток Парната, где-то тридцать капсул Литоната, еще просроченный Золофт. Приняла все, что у меня было на свете.

- Похоже, ты действительно хотела сделать себе плохо.

- Внизу сказали, что от Парната я отключилась. Из-за него пляски с давлением. Мама услышала шум наверху и нашла меня, как она сказала, на боку, я жевала ковер в комнате. У меня в комнате пушистый ковер. Сказала, я лежала на полу, багровая и вся мокрая, будто новорожденная; сказала, сперва подумала, что у нее галлюцинация меня новорожденной. На боку, красная и мокрая.

- Так и бывает при гипертоническом кризе. Это значит, кровяное давление поднялось настолько, что ты могла умереть. Сертралин в комбинации с ИМАО [48] Ингибиторы моноаминоксидазы - почтенный класс антидепрессантов/транквилизаторов, и Парнат - название продукта Smithkline Beecham для сульфата транилципромина - его гордый представитель. Золофт - гидрохлорид сертралина, ингибитор обратного захвата серотонина (ИОЗС), не сильно отличающийся от Прозака, продукта Pfizer-Roerig. убивает, в достаточном количестве. Да еще с отравлением от такого количества лития - я бы сказал, тебе повезло, что ты еще с нами.

- Маме иногда кажется, что у нее галлюцинации.

- Сертралин, кстати говоря, - это Золофт, который ты хранила вместо того, чтобы выкинуть, как предписывается при смене курса лекарств.

- Говорит, я большую дыру прожевала. Но кто знает.

Доктор выбрал вторую любимую ручку из ряда в нагрудном кармане белого халата и сделал какую-то пометку на новой карте Кейт Гомперт этого конкретного психиатрического отделения. Среди ручек в кармане торчала резиновая головка диагностического молоточка. Он спросил Кейт, может ли она ему объяснить, почему хотела покончить с собой. Злилась ли на себя. На кого-то другого. Или ей стало казаться, что в ее жизни больше нет смысла. Не слышала ли голосов, которые велели сделать себе плохо.

Внятного ответа не последовало. Дыхание девушки замедлилось до просто частого. Доктор решил пораньше сделать высокую медицинскую ставку и спросил Кейт, не было бы проще, если бы она перевернулась и села, чтобы они говорили друг с другом более нормально, лицом к лицу.

- Я сижу.

Врач держал ручку наизготовку. Его медленный кивок был тщательным, вежливо озадаченным.

- Хочешь сказать, тебе сейчас кажется, будто ты уже находишься в сидячем положении?

Она надолго закатила глаза, многозначительно вздохнула, затем перевернулась и села. Кэтрин Энн Гомперт, вероятно, решила, что перед ней очередной психиатр с нулевым чувством юмора. Видимо, потому, что не понимала строгих методологических пределов, которые диктовали, насколько ему, врачу, нужно быть буквальным с поступившими в психиатрическое отделение. Не просто потому, что шутки и сарказм здесь обычно чересчур содержательны и обладали клиническим значением, чтобы не принимать их всерьез: сарказм и шутки обычно являлись бутылкой, в которой пациенты с клинической депрессией отправляли самые безысходные крики о помощи. Врач - который, кстати, был не доктор наук, а ординатор, на двенадцатинедельноq практике в психиатрическом - предался размышлениям об этом медицинском правиле, пока пациентка деланно сложно доставала из-под себя тонкую подушку, прислоняла к быльцу у голой стены и опала на нее, скрестив руки на груди. Врач решил, что ее открытая демонстрация раздражения могла либо нести позитивный посыл, либо вообще ничего не значить.

Кейт Гомперт уставилась в точку за левым плечом врача.

- Я не хотела сделать себе плохо. Я хотела себя убить. Большая разница.

Врач спросил, не могла бы она объяснить, в чем, по ее мнению, здесь разница.

Задержка, предшествующая ответу, была всего на миг дольше, чем пауза в обычном мирском разговоре. Врач не имел представления, на что указывает это наблюдение.

- А у вас тут много разных видов суицидников?

Ординатор не стал уточнять, что Кейт Гомперт имеет в виду. Она удалила одним пальцем какое-то вещество из уголка рта.

- По-моему, должны быть разные виды суицидников. Я не из тех, у которых ненависть к себе. Тип, который типа «Я дерьмо и миру будет лучше без несчастного меня», который думает так, а сам все представляет, что все скажут на его похоронах. Встречала таких типов в отделениях. Несчастный-я-ненавижу-себя-накажите-меня-приходите-ко-мне-на-похороны. А потом показывают фотки 20х25 своей дохлой кошки. Это все хрень, сплошная жалость к себе. Это хрень. У меня нет особых проблем. Меня не завалили на экзамене, не бросили. Эти типы. Вот они делают себе плохо. - и все при этой интригующей, тревожной комбинации пустой маски лица и обыденно оживленного разговорного тона. Кивочки врача были задуманы не как ответы, но как поощрения продолжать: Дрецке называл их Моментумизерами.

- Я не особенно хочу делать себе больно. Или, типа, наказать. Я себя не ненавижу. Просто хочу, чтобы меня выпустили. Больше не хочу играть.

- Играть, - ободрительно кивая, черкая короткие пометки.

- Я хочу просто потерять самосознание. Я совсем другой тип. Хотела перестать себя так чувствовать. Если бы я могла просто впасть в реально длинную кому, так бы и сделала. Или пройти шоковую терапию и стряхнуть с себя все, тоже так бы и сделала. Вместо таблеток.

Врач записывал с великим усердием.

- Последнее, чего я хочу, - это боль. Я просто больше не хотела так себя чувствовать. Я не верю... не верила, что это ощущение уйдет. Не верю. До сих пор. Лучше ничего не чувствовать, чем это.