Евгений Новиков - Поговорить с норвежским королем

– Ты посмотри на себя, – однажды сказала Прончакова. – Нормальный мужчина, в Норвегию скоро за наследством поедешь. У тебя же там замок! А в чём ты ходишь, тебе самому-то не стыдно?

Чеканов пошёл в магазин и приобрёл недорогую, но внешне весьма приличную зимнюю куртку, даже с оторочкой песцом на капюшоне.

– Ну, вот теперь ты выглядишь как человек, – сказала Прончакова, и так и эдак разворачивая Рому. – Вот теперь ты молодец!

Прончакова помогала Роме в бумажных хлопотах. Их было немало, а он не понимал в них ни бельмеса. Словом, она взяла Рому под свою опеку.

Да, все окружавшие Чеканова люди изменили к нему своё отношение. Но удивительнее всего, что главные перемены происходили в нём самом. Словно жизнь отхлынула от него, как море от берега во время отлива, и он теперь видел то, чего прежде не замечал. А прошлые события своей жизни, которыми ещё недавно он мог похвастаться перед каким-нибудь собутыльником, теперь казались ему никчёмными и неприятными, как заржавевшая жесть консервных банок, застрявшая в ветках коряги после ухода воды.

Как-то он увидел на улице высоченную девицу, которая шла ему навстречу и говорила по телефону. Девица была ярко накрашена, модно одета, надменна – раньше Рома не стал бы такую разглядывать: что толку – всё равно к ней не сунешься. Но теперь он смотрел на неё и как-то понимал, что она хотя и производит впечатление беззаботной небожительницы, но на самом деле очень-очень несчастна. И Чеканову едва ли не до слёз вдруг стало жалко эту девицу.

Ему стали почему-то любопытны дети. Прежде он их не замечал, как не замечает кот то, что не будет есть. А теперь он с любопытством смотрел на подростков, которые гурьбой шли из школы и смеялись или о чём-то говорили между собой.

Глядя на них, Чеканов думал, что, наверное, и у него есть сын или дочь. Молодость его прошла бурно, и вряд ли могло так получиться, чтобы детей вовсе не было. Но где они, его дети? В Тольятти, в Воронеже, в Саратове? А может, у него есть сын в Италии, куда уехала беременная от него учительница географии. И вот идёт сейчас по какому-нибудь Неаполю паренёк, ему кричат: «Эй, Джованни! Джованни Лучано!» А какой он Лучано – он самый что ни на есть Чеканов, только без морщин и залысин. И от этой мысли становилось вдруг так горько на душе, что прихватывало под ложечкой. И тогда он шёл в какой-нибудь скверик, присаживался на лавку и закуривал – чтоб списать на едкий сигаретный дым вскипавшую в глазах влагу.

Удивительное дело: вроде бы Чеканову такое счастье привалило – на всю дальнейшую жизнь норвежским замком обеспечен, а на душе кошки скребли, как никогда прежде. И только когда рядом была Прончакова, душа его входила в берега. Ему нравилось, когда она лежит рядом, когда, накинув халат, готовит еду на плитке, когда смотрит на него и что-нибудь говорит.

Не то чтобы Елена Николаевна была весьма хороша. Она всё так же пахла клеем, и плечи её и предплечья от возраста, как это случается с женщинами, которым за сорок, начали уже полнеть и наливаться стылым жирком, как бы окукливаться отдельно от всего тела, но ноги она имела ещё бодрые. Но не прончаковские бодрые ноги радовали Рому, не от них на душе его и в глазах, похожих на позднеосенние поля, в которых гуляет уже снежок, светлело.

– А что, Елена Николаевна, тебе не кажется, что наши фамилии почти одинаковые, – как-то сказал Рома игриво. – Я – Чеканов, ты – Прончакова.

– Нет, совсем разные у нас фамилии, – ответила та. – Чеканов – это от слова «чеканить», а Прончакова – от села Прончаки в Белоруссии. Оттуда мой дед.

…За бумажными хлопотами и приготовлениями к поездке в Норвегию прошла зима. Нужные документы были оформлены, и назавтра Рома должен был улетать в Норвегию, вступать там в наследство.

Чеканов и Прончакова пошли прогуляться, благо денёк выдался чудный. В пустынном синем небе сверкало солнце, бодрый ветерок мёл по пустым улицам прошлогоднюю листвяную ржавчину. Вышли к Волге, оказалось, что на ней ледоход. Набегая одна на другую, льдины вспенивали чёрную воду и послушным стадом шли по реке, вниз, в те края, где прежде бродяжил Чеканов.

– Тебе хочется завтра улетать? – спросила Прончакова, пристально вглядываясь в волжские дали, словно хотела там что-то разглядеть, но никак не могла.

– Да что мне делать там, в Норвегии? – Рома вздохнул.

– Поговорить с норвежским королём. Ты же хотел этого. – Она усмехнулась, шагнула вперёд и прижалась ногами к чугунным перилам.

– Языка норвежского не знаю.

– Ну, ради такого случая тебе переводчика дадут, так что не бойся.

От холода кожа на её шее стала гусиной, а ветер полоскал выбившуюся из-под платка прядь волос. У Ромы засосало под ложечкой, и он сунулся в карман за сигаретами.

– Бросай курить, Чеканов, – не оборачиваясь, сказала Прончакова.

Рома шагнул к ней и ткнулся головой и глазами в её затылок, в холодный белый узел её шёлкового платка.