Вирджиния Эндрюс - Руби

Отец Раш прочел молитвы, в последний раз благословил усопшую, и гроб опустили в могилу. Тут я ощутила такой острый приступ печали, что сердце мое едва не разорвалось на части. Прежде мне казалось, что невозможно горевать еще сильнее. Как выяснилось, я ошибалась. Пока бабушка оставалась дома, пока я могла видеть ее лицо, я не до конца сознавала, что она покинула меня навсегда. И лишь теперь, когда гроб ее скрылся в земле, я почувствовала, что душа моя изнемогает от горя. Совершенно отчетливо я поняла, что никогда больше, проснувшись утром, не услышу бабушкиных шаркающих шагов, не услышу, как она напевает, хлопоча у плиты. Никогда больше она не поцелует меня на ночь, никогда мы не будем бок о бок работать за ткацким станком, торговать за нашим прилавком, никогда больше мне не придется сопровождать ее к больным, надеющимся на помощь. Ноги мои подкосились, и ни Пол, ни дедушка не успели меня подхватить, когда я, потеряв сознание, рухнула на землю.

Очнулась я на переднем сиденье машины, доставившей нас на кладбище. Кто-то успел сбегать к ручью, намочить в воде носовой платок, и прикосновения холодной влажной ткани помогли мне прийти в себя. Миссис Ливадис, нагнувшись надо мной, гладила меня по голове. Пол, встревоженный и испуганный, стоял чуть в стороне.

– Что случилось? – спросила я.

– Ты потеряла сознание, милая, и мы отнесли тебя в машину, – ответила миссис Ливадис. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Где дедушка Джек?

Я попыталась оглядеться по сторонам, но голова моя закружилась, и мне пришлось вновь откинуться на спинку сиденья.

– Куда-то ушел со своими обычными приятелями с болота, – усмехнулась миссис Ливадис. – Не волнуйся, детка. Мы отвезем тебя домой. Тебе надо отдохнуть.

– Я буду с тобой, – сказал Пол, просовывая голову в машину.

Я попыталась улыбнуться и закрыла глаза. К тому времени, как машина подъехала к нашему дому, я настолько пришла в себя, что смогла самостоятельно выйти и подняться по ступенькам галереи. Дом был полон людьми, желающими помочь. Меня отвели в комнату, миссис Тибодо заставила меня лечь и помогла снять туфли. Все эти хлопоты привели меня в такое смущение, что душевная боль немного притупилась.

– Я себя нормально чувствую, – повторяла я. – Лежать мне совершенно ни к чему. Сейчас я спущусь и…

– Лежи, лежи, дорогая, – настаивала миссис Ливадис. – Я принесу тебе попить чего-нибудь холодненького.

– Но внизу столько народу…

– Мы обо всем позаботимся, – заявила миссис Тибодо. – А ты отдыхай.

Мне оставалось лишь повиноваться.

Через несколько минут вернулась миссис Ливадис со стаканом холодного лимонада. Осушив стакан, я почувствовала, что в голове у меня прояснилось.

– Молодой Тейт хочет тебя увидеть, – с улыбкой сообщила миссис Ливадис. – Он, бедняга, места себе не находит. Мечется туда-сюда, как тигр в клетке.

– Пожалуйста, приведите его, – попросила я.

Вскоре на лестнице раздались торопливые шаги Пола.

– Ну как ты? – выпалил он, войдя в комнату.

– Жива и здорова. Жаль, что из-за меня поднялся такой переполох, – вздохнула я. – Хотелось, чтобы похороны бабушки Кэтрин прошли достойно.

– Так и получилось! – заверил Пол. – Я в жизни не видел таких впечатляющих похорон. Пришла целая пропасть народу, с ума сойти! И ты держалась отлично.

– А где дедушка Джек? Куда он делся с кладбища?

– Не знаю, – пожал плечами Пол. – Он уже вернулся. Сидит на галерее, общается с гостями.

– Он… пьян?

– Наверное, выпил чуток, – замешкавшись, ответил Пол.

– Пол Тейт, если хочешь меня обманывать, надо больше тренироваться, – отчеканила я. – Пока что я вижу все твои мысли, словно голова у тебя стеклянная.

Пол рассмеялся:

– Слишком много народу хочет выразить твоему дедушке соболезнования, вот он и не устоял. Ничего, скоро протрезвеет и будет как стеклышко.

Не успел он произнести эти слова, как снизу донесся рев.

– Я у себя дома! – орал дедушка. – И здесь никто не будет учить меня, как себя вести! В своих домах командуйте мужиками, сколько душе угодно! А я собой помыкать не позволю! Давайте, уносите отсюда свои старые задницы! Да побыстрее!

Вслед за этой тирадой поднялся оглушительный гвалт возмущенных голосов.

– Пол, давай спустимся вниз! – пробормотала я. – Надо его утихомирить!

Я вскочила с постели, поспешно надела туфли и сбежала по лестнице. В кухне дедушка Джек, сжимая в руке бутылку виски, пытался испепелить глазами людей, столпившихся в дверях.

– Что уставились? – рявкнул он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Никогда не видели, как человек горюет? Не видели мужчину, только что схоронившего жену? Хватит таращиться, проваливайте отсюда!

Дедушка качнулся так сильно, что едва не потерял равновесие. Но ему удалось устоять.

– Убирайтесь, кому сказано! – заорал он, метая глазами молнии.

Никто не сдвинулся с места.

– Дедушка! – позвала я.

Он повернулся, вперил в меня взгляд мутных глаз и запустил бутылкой в раковину. Бутылка разбилась, наполнив кухню запахом дешевого виски. Женщины завизжали, дедушка заулюлюкал. Он был и отвратителен, и страшен в своей злобе. Казалось, она, подобно урагану, вот-вот сметет стены дома и превратит его в груду обломков.

Пол схватил меня за руку и потащил наверх по лестнице:

– Сейчас тебе лучше не вмешиваться. Подожди, пока он успокоится.

В моей комнате мы уселись на кровать, прижавшись друг к другу. До нас доносились дедушкины выкрики и топот ног – гости в панике покидали наш дом. Женщины хватали детей и бежали к машинам, их мужья садились за руль, и автомобили на полной скорости уносились вдаль.

Дедушка побушевал еще некоторое время, но потом внизу все стихло.

– Кажется, он уснул, – сказала я. – Надо спуститься и привести дом в порядок.

– Я тебе помогу.

Дедушку Джека мы обнаружили на галерее, в качалке. Он безмятежно храпел. Я убрала осколки разбитой бутылки и вымыла пол в кухне, а Пол протер столы и поставил на место мебель.

– Тебе пора домой, – сказала я, когда мы покончили с уборкой. – Родители, наверное, уже волнуются.

– Не хочу оставлять тебя наедине с этим… пьяницей. За такие фокусы его бы надо запереть на замок, а ключ забросить в болото. Как все-таки несправедливо, что твоя бабушка умерла, а он жив и здравствует. Я за тебя боюсь.

– Ничего, все обойдется, – вздохнула я. – Я-то знаю, чего от него ждать. После припадка бешенства он засыпает, а утром просыпается голодным, несчастным и виноватым.

Пол улыбнулся, покачал головой и провел ладонью по моей щеке. Взгляд его был полон тревоги и нежности.

– Руби, дорогая, ты всегда остаешься оптимисткой.

– Не всегда, Пол, – возразила я. – Далеко не всегда.

– Я обязательно загляну утром, – пообещал он. – Узнать, как дела.