Array Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

— Граждане! — начала она мощным прокуренным голосом. — Внимание! Кто безвозмездно сдавать кровь для пострадавших — нужна только первая положительная и третья отрицательная.

Доноры разочарованно выдохнули.

— Особенно третья группа нужна. Срочно!

— Я! У меня третья отрицательная, — выпалил Митька.

— Так, отлично! Быстренько за мной! — сказала медсестра, рывком открывая дверь в отделение.

Потом была анкета с вопросами о перенесенных болезнях, жгучий укол в палец, переодевание в стерильную пижаму… Кресло, жгут… «Кулачком работаем», вздувшаяся упругая вена, прохлада от обильно текущего спирта и толстое жало иглы, изящным движением вошедшее в руку. И пластиковый мешок с биркой 3RH-и регистрационным номером 12/33.

Выйдя из дверей отделения с тугой повязкой на локте в московскую солнечную весну, Митька остановился и тяжело вздохнул. В кармане куртки лежала донорская справка, дающая право на внеочередной отгул. «Для предоставления по месту работы», — прочитал он на бланке.

— Отгул — дело хорошее. Жаль, места работы нет, — пробормотал он и, не спеша, двинулся домой, борясь с сонливой слабостью, медленно разливающейся по телу.

«Все правильно сделал. Оля поймет. А вот обманул я ее зря. Этого она точно не поймет. А все остальное — правильно», — думал он, выходя из ворот клиники.

Спустя полтора часа Митька, совершенно вымотанный, с тяжелым ноющим сердцем тихонько открывал дверь квартиры, стараясь не разбудить родную обманутую женщину. Переступив порог, он сразу увидел ее. Она стояла в коридоре и смотрела мимо него невидящим взглядом. За долю секунды Митька понял, что произошло нечто такое, чего в их жизни еще ни разу не происходило. Она была одета, но не накрашена. Растрепанные волосы выглядели так, словно бы не принадлежали ей. И глаза… Красные, опухшие, заплаканные глаза были пустыми, словно у куклы, забытой в чулане на долгие годы.

— Мама… в автобусе была, — произнесла Оля дрожащим голосом. И, схватив Митьку за руку, бросилась вон из квартиры.

Собрав всю волю к жизни на кончике сознания, Ирина Геннадьевна мучительно карабкалась вверх из вязкого медикаментозного забытья, цепко обхватившего ее своей огромной тушей. Последним, что она помнила, была неприятная компания гогочущей молодежи, сидевшая перед ней в автобусе.

«Сердечный приступ? Или авария? Автобус стоял у остановки… потом тронулся… А может… меня уже нет? Все, конец? Боже, как же они это переживут?!» — вспыхивало у нее в голове, ритмично отдаваясь тупыми ударами в висках. «А вот парень в белом наклонялся надо мной? Это было — или бред?» — думала она, хватаясь за обрывки воспоминаний. Вдруг отчетливо вспомнилась фраза «что на рентгене?», сказанная сиплым прокуренным женским голосом. «Что это? Пахнет как-то знакомо», — медленно, словно по буквам, спросила она себя. «Да, так в больнице пахнет. И когда Олечку рожала — так же пахло. Я в больнице! Или… Нет! Я в больнице! Ну уж точно не в роддоме», — поняла Ирина Геннадьевна, улыбнулась и, что было сил, рванула вверх.

Титаническим усилием разомкнув веки, она застонала от резкой колкой боли. И тут же услышала голос дочери.

— Мамочка, мамочка, все хорошо, ты только не двигайся, слышишь, нельзя тебе, нельзя. Папуля сейчас с врачом поговорит и тоже придет, — стараясь сдерживать слезы, скороговоркой лепетала она.

— Олечка, до… доч-ка, — с трудом произнесла Ирина Геннадьевна, увидев родное лицо перед тем, как снова закрыть пульсирующие гранитные веки.

— Господи, спасибо! Спасибо! — отчетливо произнес Митин голос.

«И Митя тут, — звучало в ее обессиленном сознании приглушенным эхом. — Повезло с ним дочуре моей. Три года назад еще и не знали его, а сейчас — словно своя кровь».

Подмятый тяжестью отступающего стресса, Митька стоял в послеоперационной палате, накинув белый гостевой халат на плечи. Мягкая синева сумерек опускалась на город, густея с каждой минутой. Перегруженные адреналином мозги отказывались соображать, требуя заслуженного отдыха и гоняя по кругу пошлую попсовую песню, случайно застрявшую в дальних пределах его памяти. На Олю и Ирину Геннадьевну он старался не смотреть, чтобы не расплакаться. Стараясь успокоиться, он бродил бессмысленным взглядом по палате. Слева направо и обратно. Слева направо. Слева направо…

Внезапно взгляд его остановился, намертво вцепившись в стойку капельницы, на которой был закреплен пустой пластиковый контейнер с остатками донорской крови.

— Что?! Как это… так… — еле слышно прошептал Митя, не веря своим глазам.

На контейнере была крупно обозначена группа крови: 3RH-.

А ниже, чуть помельче, ясно виден регистрационный номер.

Приглядевшись, Митька отвернулся и с силой потер лицо ладонями, тихонько сказав в сжатые пальцы «ну ни хрена себе».

Снова глянул на капельницу, украдкой улыбнулся. Все верно, ошибки быть не могло: 3RH-12/33.

© Роман Хахалин, 2014

— Вы случайно не вегетарианец? — спросил доктор, приближая к намазанной гелем моей желудочно-грудной зоне датчик УЗИ.

Почему он задал такой вопрос? Внутри меня поднялась волна паники, правда, быстро схлынувшая.

— Нет, я не. А почему вы спрашиваете? Что-то указывает в моих симптомах на вегетарианство?

Вот если бы я не знал, что пришел проверять наличие метастазов в районе груди (ну и желудка, соответственно), то точно впал бы в ужас от вопроса врача.

— Не переживайте, вегетарианство не дает резко выраженных желудочных симптомов, — обнадежил доктор. — Просто у вас вполне интеллигентное выражение лица, а я сам склонен к вегетарианству как наиболее правильному способу питания, вот и решил спросить.

— Не опасаясь услышать в ответ хамскую реплику? — уточнил я.

— Именно.

Доктор продолжал задумчиво водить датчиком по мне, иногда залезая на бока, которые гелем смазаны не были. А несмазывание поверхности туловища или иных частей организма гелем, говорят, не способствует точности ультразвукового исследования.

С другой стороны, предложенная доктором тема разговора была достаточно интересной. И тут уж вопросы начал задавать я сам.

— Вы же человек с высшим медицинским образованием… — начал я свой вопрос, но получил ответ, не успев договорить:

— Я вообще-то не врач по образованию, я инженер-технолог летательных аппаратов. Жизнь заставила, — вздохнул он. — Разве прокормишь сейчас семью, будучи инженером-технологом? Вот пришлось получить переквалификацию. Два года — и я уже здесь.

— Разве это возможно — переквалифицироваться на врача? Врачей учат по шесть лет плюс интернатура…

— А что, Россия победившего капитала предоставляет любые возможности. Я слышал, что с нами учились на переквалификации человек пять, которые просто заранее оплатили свои дипломы.