Array Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

— Ну это повсеместная практика. Мне интересно, почему вы стали вегетарианцем?

— Ах, это… Все просто. Сначала не на что было покупать еду — в начале 2000-х, а фрукты-овощи-корнеплоды-крупа в сезон дешевеют, можно накупить запас на полгода. Ну а как себе самому обосновывать, что ни ты, ни твоя жена, ни твои дети почему-то не могут есть мясо, яйца, масло, рыбу? Начал читать про вегетарианство. И тезисами из прочитанного подкреплять — и жене, и детям — ситуацию. Чтоб на психику не слишком давило. А потом уж привыкли. Я, хоть и переквалифицировался, и денег сейчас достаточно, животный белок по-прежнему не ем. Да и семья моя тоже. Стали уже убежденными вегетарианцами. Поэтому и вас спросил — вдруг, думаю, брат по убеждениям. С таким лицом, как у вас, человек в России богатым быть не может.

Вообще-то, мне мое лицо всегда нравилось и казалось лицом человека, в основном, в себе уверенного. А в профиль (когда мне удавалось увидеть свой профиль на фото) я вообще сам себе напоминал какую-то успешную лошадь чистых кровей — ну там, ахалтекинской породы либо арабской. И вот я думал, что с таким лицом, а тем более профилем, никто из слабых мира сего никогда не примет меня за своего. О, как я ошибался!

Но тут меня озаботили результаты УЗИ-исследования. Я вспомнил, что пришел именно по этому поводу.

— Ну что, как мой желудок-пищевод-легкие? — деловито спросил я доктора.

— Ах, это… — молвил он, возвращаясь датчиком с моих ненамазанных гелем боков в намазанную гелем зону желудка. — У вас тут, кажется, затемнения какие-то — и в легких, и в желудке. А давайте еще и печень проверим? — вдруг встрепенулся он.

— Это что же, метастазы? Затемнения эти?

— Со стопроцентной уверенностью, конечно, не скажешь. Нужно бы к онкологу обратиться. Я вам сейчас порекомендую — вместе со мной с педагога французского языка переквалифицировался. Очень хороший врач, не пожалеете.

Еле волоча ноги, я вышел из клиники. Я не пошел к замечательному онкологу — педагогу французского. Я не пошел и в государственную больницу, потому что там мне тремя неделями раньше перепутали анализы и объявили, что я болен туберкулезом в терминальной стадии. Я не пошел никуда.

Прошло пять лет. Мои желудок, легкие, печень и остальные органы в порядке. Но я до сих пор жалею, что не попал к замечательному онкологу, а там, глядишь — к великолепному хирургу, переквалифицировавшемуся за пару лет из управдома.

Травмпункт сиял пятнами свежей краски на вспученных стенах. Пятна были лишь кое-где, видимо, там предыдущая краска уже отвалилась кусками. Пол — хороший, по всему — новый, керамогранитный. Но кое-какие плитки уже тоже треснули и вогнулись, как будто укладывали их прямо на почву, а не на специально подготовленную поверхность. Спасибо, хоть молодая травка из-под них не пробивалась.

Вдоль стен как-то вразброс стояли несколько разномастных стульев. Прекрасная новая белая дверь с табличкой «Рентген» была воткнута среди тех самых вспученных стен и казалась ведущей в какой-то другой мир — мир порядка, чистоты и покоя. И действительно, внутри рентгенкабинета блестел различными сложными частями рентгеновский аппарат с наклейкой на самом видном месте «Национальный проект „Здравоохранение“».

— Что у вас? — Молодой врач окинул меня мало заинтересованным взглядом.

— Да вот, доктор, что-то нога побаливает, ударился в темноте о газонную ограду, боюсь, нет ли трещины…

— Ложитесь, а ногу вот сюда вытяните. Эта нога? Вот сюда, в лоточек ее.

Рентгеновский аппарат, руководимый врачом, несколько секунд производит некоторые эволюции.

— Подождите в коридоре, пока снимок будет готов.

Я выхожу и пристраиваюсь на покосившемся стуле. Вокруг меня — бытовые картинки рабочего района. Вот веселится пьяненький опухший мужичок с забинтованной вкривь и вкось головой, которого постоянно дергает за рукав женщина неопределенного возраста и расплывающейся внешности, видимо жена: «Сиди тихо, ссскотина!» Но мужичку весело, он резвится, хочет общения. «Как это тебя угораздило, пацан?» — обращается он к подростку с рукой на перевязи. Тот не хочет общаться, но мужичку все равно: «А мы с Семенычем вчера, вишь, подрались. В гараже. Главное, сидим, выпиваем спокойно, чинно. И чего Семеныч взъелся на меня? Он мне на жену жаловался. А я ему и говорю — сука она у тебя. А он хвать пассатижи и по башке мне. Главное, чего он? Сам же рассказывал, как она ему жизни не дает — и меня же пассатижами по башке!»

— Заткнись, сскотина, — шипит ему жена.

Два молодых парня, один из которых может гордиться заплывшим кровью глазом, весело обсуждают свои приключения. «Ирка такая говорит — слабо тебе нырнуть? А мы уже поддатые все были, Васек услышал и орет: я, я нырну. И хлоп с дамбы в воду. Ну и все нормально, вылез довольный такой. А Ирка все ко мне пристает: а тебе че, слабо? Ну я думаю — Васек нырнул, а мне че, слабо? И тоже — херак туда. А там какая-то железяка из дна торчала, ну я ее глазом и словил. Хорошо, не выбил», — оптимистически похохатывая, резюмирует парень.

— Готов снимок, — из рентгенкабинета вышел врач. — У вас перелом малой берцовой кости, знаете ли. Как это вы так умудрились удариться? Обычно такого перелома можно добиться наездом машины, ну или если бейсбольной битой по ноге шваркнуть. Или ломом. Ладно, идите гипс накладывать в пятый кабинет. И снимок с собой возьмите, покажете там.

В пятом кабинете мне накладывают гипсовую повязку, гипс быстро твердеет, тем временем сестра и врач объясняют мне: лежать неподвижно четыре — шесть недель, загипсованную ногу желательно класть на возвышение. «Чтобы кровообращение не нарушалось», — компетентно поясняют они. Я тем временем с ужасом представляю, каково это будет: четыре недели валяться в гипсе. Я человек хоть и пожилой, но довольно активный, и месяц ничегонеделанья и лежания, глядя в потолок, приводит меня в ужас. Пытаюсь уточнить у медиков, нельзя ли хоть на костылях передвигаться. «В самом крайнем случае и только по дому, — грозно говорит врач. — До туалета и обратно. Или вы хотите, чтобы мы вас в больницу отдали? Там вас положат на вытяжку, будете как миленький месяц валяться».

Я не хочу на вытяжку, я не хочу в больницу. Гипс высыхает. Я встаю и понимаю, каково было заключенным-колодникам. Иду, опираясь на предусмотрительно приехавших на машине друзей. Укладываю в машину сначала ногу, потом примащиваюсь сам. Костяная нога не гнется и мешает. Она упирается то в спинку водительского сиденья, то в рычаг переключения передач. С грехом пополам добираюсь до дома и дохрамываю до кровати. Ложусь. Надо мной — белый потолок, в этот момент напоминающий мне обитую шелком крышку дорогого гроба.