Кейт Аткинсон - Боги среди людей

— Берти? — переспросил за ужином Ерундист. — Что за имя?

— Очень хорошее. — И после затяжной, тягостной паузы: — Роберта, в честь бабушки. — Это было среднее имя Берти; сообщать Ангусу свое первое имя, Луна, Берти не собиралась.

Вопреки здравому смыслу она в первый же вечер согласилась пойти к нему (классическая ошибка); его квартира в Бэттерси сверкала футуристическими стеклянными поверхностями. Пьяный секс не принес никакого удовольствия, она, естественно, начала себя ненавидеть и с рассветом крадучись ушла, чтобы «боль уменьшить спешно» смущенной прогулкой вдоль Темзы. Каково же было ее удивление, когда она увидела множество людей, пришедших «к сребристой Темзе, чья дуга прорезала крутые берега», хотя спенсеровских нимф, «любимых дочерей тех быстрых вод», {150} 150 …«боль уменьшить спешно»… «к сребристой Темзе, чья дуга прорезала крутые берега»… «любимых дочерей тех быстрых вод»… — цитаты из произведения Э. Спенсера «Проталамион, или Свадебный стих» (перев. А. Лукьянова). в пределах видимости не было — разве что они превратились в университетскую женскую команду по академической гребле, которая с сопением молотила по бурой воде, будто спасаясь от некоего речного чудовища. Какая девушка будет вскакивать в шесть утра, чтобы сесть на весла? — поражалась Берти. Ее самой, наверное, не хватило бы на такие подвиги.

Спенсер потеснился, уступая место Вордсворту, который встретил ее на Вестминстерском мосту, откуда этим ранним утром на исходе мая Лондон и вправду представал пленительным зрелищем величавой панорамы, {151} 151 …пленительным зрелищем величавой панорамы… — Аллюзия к «Сонету, написанному на Вестминстерском мосту 3 сентября 1802 года» Уильяма Вордсворта: «…нет зрелища пленительней! И в ком / Не дрогнет дух бесчувственно-упрямый / При виде величавой панорамы…» (перев. В. Левика). сверкая и переливаясь в незадымленном (пока еще) воздухе.

Берти, мягко говоря, удивилась, когда с моста увидела приближение золоченой двухпалубной баржи с лебединой шеей. Это речное судно мягко скользнуло под мост, и Берти стала думать: уж не занесло ли ее, часом, в эпоху Тюдоров?

— «Глориана», — произнес чей-то голос.

Берти даже не заметила, как рядом с ней оказался какой-то мужчина.

— Королевская баржа, — продолжал он. — Она возглавит флотилию. А сейчас, наверное, репетируют.

Ну конечно, вспомнила Берти. Речной парад. Лондон готовился к бриллиантовому юбилею правления королевы. Как много приятных слов разом: «золоченая», «юбилей», «флотилия», «праздник», «Глориана». Почти невыносимо много.

— Мне показалось, я на миг перенеслась в прошлое, — призналась она.

— А вам бы этого хотелось? — спросил он, как будто за углом уже припарковал к ее услугам машину времени.

— Не знаю… — растерялась она.

— Торгово-рыночные отношения в условиях роста предложения, а также коммодитизация…

Берти работала в рекламном бизнесе и по забытым уже причинам оказалась в Белгрейвии, где Ангус вел «ускоренный курс». (Да уж.)

Отец Ангуса был королевским адвокатом, мать работала врачом-консультантом, и вся семья (родители, еще один брат и две сестры) жили в Примроуз-Хилл, где Ангус «провел вполне нормальное детство». Берти сразу заподозрила его во лжи. Детство нормальным не бывает.

Сам он был специалистом по маркетингу, «рационализатором» — ей показалось, что это вообще не работа.

— А я занимаюсь библиотечным обслуживанием, — начала она, поскольку Ангус в основном молчал.

— Но на сайте, — недоуменно сказал он, — говорится, что твоя специализация — «муниципальные программы обучения взрослых».

— Это примерно одно и то же, — сказала Берти. — Более или менее. — Она никак не могла запомнить, какая легенда значится у нее в резюме; шпионки бы из нее не вышло. — Обслуживание муниципальных библиотек, — поправилась она; глаза его предсказуемо остекленели, и он полностью сосредоточился на цыпленке табака двойной прожарки. Неужели бедной птице не хватило одной прожарки?

— …несанкционированная рассылка рекламы через мобильные устройства… вынужденный просмотр…

Ангус вел семинар в черной футболке с изображением пса Ниппера и слоганом «His Master’s Voice». {152} 152 «His Master’s Voice» ( «HMV», англ. «Голос его хозяина») — самый знаменитый и узнаваемый товарный знак в истории мировой музыкальной индустрии, один из старейших товарных знаков в мире. Изображение собаки, которая внимательно слушает звуки, летящие из граммофонной трубы, создано в 1898 г. британским художником Фрэнсисом Барро, который получил в наследство от умершего брата фонограф Эдисона и небольшую собаку по кличке Ниппер. Под Ниппером (Берти предпочла бы этого не знать) грудь Ангуса была эпилирована воском. А Ниппер покоился под зданием страховой компании Ллойда, что в Кингстоне-на-Темзе. Берти надеялась, что после смерти ее не похоронят под каким-нибудь зданием. Или, еще того хуже, не выставят на всеобщее обозрение, как этих несчастных мумий или жителей Помпеев, навеки застывших в агонии. Дедушка Тед хотел, чтобы его похоронили где-нибудь в роще. («Желательно в дубовой».) «Это не ему решать, а нам, — говорила Виола. — Он же все равно не узнает, правда?» (А вдруг узнает?) Он еще не умер, а вокруг его тела уже начались пререкания. Берти любила дедушку. А он любил Берти. Самые простые отношения.

— …оптимальная вербализация…

На что она растрачивает свою жизнь? Почему нельзя было просто встать и уйти?

— …картинки с чужих сайтов…

Уж кому-кому, а Виоле она ни за что не стала бы рассказывать, с кем встречается. Берти исполнилось тридцать семь, «а она еще привередничает» — не упускала случая напомнить ей Виола с напускной легкомысленностью. «Успей хотя бы вскочить в последний вагон! А то даже родить не сможешь». Подруги Берти (между прочим, все до единой) повыходили замуж и нарожали детей; у Берти было такое впечатление, что в последние пять лет она чуть ли не каждые выходные ходит либо на венчание, либо на крестины. Над детьми все хлопали крыльями: каждые роды воспринимались как второе пришествие. Берти была совершенно не в восторге от этих детей и опасалась, что, случись ей родить, собственное дитя тоже оставит ее равнодушной. Перед глазами был пример Виолы. Та не любила их с братом или, быть может, тщательно скрывала свою любовь и, безусловно, проявляла к ним полное равнодушие (как, впрочем, и ко всем окружающим). «Равнодушие — не самое страшное, — успокаивал ее дедушка, пока был способен давать советы. — Погоди, ты своих до одури обожать будешь». Берти не хотела никого обожать до одури, тем более кого-нибудь мелкого и беспомощного. «Твоя бабушка до одури обожала Виолу», — рассказывал дед. Что ж, всякое возможно.