Кейт Аткинсон - Боги среди людей

Когда Берти возвращалась с работы, позвонила Виола.

— Нас призывают, — со значением сказала она.

— Призывают?

— Просят приехать. В стационар, — пояснила Виола.

У нее был взволнованный голос. Она любила драматические эффекты, если, конечно, ей самой ничто не угрожало.

— Что-то с дедушкой Тедом? — встрепенулась Берти. — Что стряслось?

— Представь себе… — начала Виола, как будто приступая к увлекательному повествованию, хотя должна была лишь сообщить, что Тедди вчера вечером уснул, а сегодня утром его не добудились. — Они требуют, чтобы мы приехали немедленно, а здесь рейсов до утра не будет. До Йорка доберусь, самое раннее, завтра к ночи.

— Я выезжаю прямо сейчас, — сказала Берти.

Призывали не их с матерью, подумала Берти, а деда. Его в конце концов призвали ангелы.

— Не слишком они торопились, — сказала Виола.

— Одна индуистская легенда повествует о тех временах, когда люди были наделены божественным началом, но стали им злоупотреблять. Тогда Брахма, Творец Вселенной, заключил, что люди утратили право на божественность, и решил ее у них отнять. Желая спрятать ее подальше, где она была бы недоступна людям, он созвал на совет всех богов. Одни советовали ему закопать ее в землю, другие — утопить в океане, третьи — возложить на вершину высочайшей горы, но Брахма возразил, что люди хитроумны и способны проникнуть в земные недра, забросить сети в океанскую пучину и подняться на любую гору, лишь бы вернуть себе божественное начало. Когда боги уже готовы были отступиться, Брахма сказал: «Я знаю, где нужно спрятать божественность: ее нужно спрятать внутри человека. Он обыщет весь мир, но никогда не догадается заглянуть в себя и посмотреть: а что же там есть, внутри?»

Виола слушала вполуха. В завершение каждого занятия йогой Санни любил, как она выражалась про себя, читать «маленькую проповедь». Слова мудрости от Просвещенных, понадерганные отовсюду: из индуизма, суфизма, буддизма и даже из христианства. Население Бали, как она заранее выяснила, исповедовало индуизм. Виола по неведению всегда считала, что здесь преобладают буддисты. «Будда — это мы все», — говорил Санни. «На письме звучит чересчур нравоучительно, — делилась Виола с дочерью по электронной почте, — но тем не менее как-то воодушевляет. Из него получился бы неплохой викарий». Которую из гибких масок примеряла мать на этот раз? — гадала Берти.

Санни преподавал в какой-то школе под названием «Светлый путь» в городке Убуд. На первых порах Виола избегала посещать его уроки. Она остановилась в беспардонно дорогом отеле на «экокурорте» в получасе езды от города; в штате отеля состоял учитель йоги, который проводил индивидуальные занятия в так называемом уголке йоги — приятном, прохладном, отделанном тиковым деревом павильоне, расположенном в роще, где экзотические птичьи трели, немного отдававшие кудахтаньем, сливались с жужжанием и механическим, игрушечным щелканьем насекомых.

В противоположность этому классная комната в школе «Светлый путь» представляла собой огромное, жаркое и душное помещение, куда, несмотря на распахнутые окна, никогда не залетал ветерок. Обстановка была примитивной — или аскетичной, в зависимости от точки зрения: первую разделяла Виола, вторую — сайт «Светлого пути».

Зал, несмотря на свои размеры, едва вмещал всех желающих. Туда стремились в основном женщины: молодые спортивные австралийки и пожилые американки. Последние в большинстве своем, по словам Берти, «маялись дурью по типу ешь-молись-люби».

Санни получил звание учителя йоги много лет назад, еще в Индии; теперь он преподавал на Бали. По всей видимости, из него вышел «почитаемый учитель международного уровня». Его постоянно приглашали в Австралию и Америку, где на его занятия было не попасть. Людям делать нечего, считала Виола.

О Санни было множество материалов в интернете, если, конечно, знать нужные сайты и кого именно там искать: это только кажется, что имя Солнце — да хотя бы и Санни — вполне подходит для человека такого рода занятий, но все почему-то звали его Эд. «Солнце Эдвард Тодд, — назидательно сообщил он Виоле, — таково мое имя». И это было лишь незначительной частью его преображений. Телосложение танцовщика, бритая голова, восточные татуировки, приметы австралийского акцента — все это крайне изумило Виолу. Оборотень, да и только. А какой любимец женщин! У него было множество фанаток, особенно типа «ешь-молись-люби». За те без малого десять лет, что Виола не общалась с сыном, он приобрел вполне человеческий облик. («Может, одно с другим как-то и связано», — поддела Берти.)

— Благодарю вас за этот урок, намасте. — Санни поклонился, молитвенно сложив ладони.

По рядам прошелестели ответные «спасибо» и «намасте». (Все это они воспринимали всерьез!) Санни с подозрительной легкостью вскочил из позы лотоса. Виола поднялась еле-еле, притом что сидела не в позе лотоса, а просто в неудобной позе, по-турецки, как в детстве на школьных собраниях.

Жил Санни в деревне, близ того самого беспардонно дорогого отеля, но вовсе не горел желанием приглашать Виолу к себе домой; она сделала вывод, что единственный способ провести время с сыном — это посещать его уроки, терпя слепое обожание «учениц» (с которыми он держался отрешенно-равнодушно) и, что еще хуже, невыносимые физические нагрузки. Когда-то она увлекалась йогой — а кого миновало это увлечение? — но занятия обычно проходили в хорошо проветриваемых церковных залах собраний или в центрах досуга; от учащихся требовалось выполнять несложные растяжки, а потом лежать и «медитировать», воображая себя в каком-нибудь «тихом, спокойном» месте. Виоле это давалось с большим трудом: пока другие (женщины, одни женщины) возлежали в шезлонгах где-нибудь на тропическом пляже или у себя в саду, Виола мысленно терзалась в отчаянных попытках придумать такое место — любое, — где было бы тихо и спокойно.

Когда Санни закончил индуистские наставления и все досыта наповторялись «намасте», одна американка, занявшая коврик рядом с Виолой («Шерли, с ударением на „и“»), повернувшись к ней, сказала:

— Эд — изумительный учитель, верно?

Мальчишкой он был необучаем, подумала Виола, а вслух только выдавила:

— Я его мать.

Когда она в последний раз произносила эти слова? Наверное, когда сын еще ходил в школу.

— Ах…

На нее вдруг нахлынули кошмарные воспоминания о травматологическом отделении больницы Святого Иакова в Лидсе. Санни только-только начал учебу в колледже, и когда Виоле позвонили из больницы, она заподозрила у него наркотическую интоксикацию, но выяснилось, что ее сын бродил по улицам, оставляя за собой кровавый след, после неудачной попытки вскрыть себе вену. «Я его мать!» — прокричала Виола доктору, сказавшему, что посещения «до поры до времени» нежелательны.