Кейт Аткинсон - Боги среди людей

После долгого отсутствия — в интересах Империи его направили с важной миссией в одну из колониальных стран — он вернулся, жизнь Сильви стала утекать как вода у нее между пальцев, и охота к чопорности пропала напрочь.

Ее встретил необъятный букет колокольчиков.

— Ах, какая прелесть — колокольчики! — обратилась она к Тедди.

К своему мальчику. У нее было еще двое сыновей, но те как-то не считались. А дочери порой не столько вызывали нежность, сколько доставляли неприятности, с которыми приходилось разбираться. Из всех детей только один сжимал ее сердце в кулачке, грязноватом притом.

— Беги умойся перед чаем, милый, — сказала она Тедди. — Чем, интересно, ты занимался?

— Нам нужно было получше узнать друг друга, — сказала Иззи. — Замечательный мальчуган. А ты, между прочим, шикарно выглядишь, Сильви, и аромат такой, что веет за сотню ярдов. Прямо femme seduisante . [3] Соблазнительница (фр.) . У тебя что-то намечается? Ну-ка, признавайся.

Сильви испепелила ее взглядом, но была избавлена от необходимости отвечать, потому что увидела грязные крокодиловые туфли и грязно-зеленую цепочку следов на дорогой ковровой дорожке в прихожей.

— Прочь! — потребовала она, подталкивая Иззи к порогу, и повторила: — Прочь!

— Чертовка, — проговорил себе под нос Хью, появившийся из своей «роптальни», {14} 14 «Роптальня» — так Джон Джорндайс, герой романа Чарльза Диккенса «Холодный дом», называл одну из комнат в своем доме, куда приходил, когда бывал не в настроении. когда Иззи уже бежала по тропинке. Повернувшись к Сильви, он заметил: — Прелестно выглядишь, дорогая.

Они услышали, как ожил двигатель принадлежащего Иззи «санбима», и автомобиль с душераздирающим ревом сорвался с места. Машина у нее летела, как у жабы по имени мистер Тоуд: стремительно и оглушительно. {15} 15 …как у жабы по имени мистер Тоуд: стремительно и оглушительно. — Аллюзия к сказочной повести шотландского писателя Кеннета Грэма «Ветер в ивах» (1908).

— Рано или поздно она кого-нибудь задавит, — сказал Хью, образцовый водитель. — Кстати, я думал, у нее в карманах пусто. Каким же способом она изыскала средства на новую машину?

— Не самым пристойным, будь уверен, — ответила Сильви.

Тедди наконец-то избавился от гнетущего пустословия Иззи, но теперь страдал от обычного допроса, который всякий раз учиняла мать, желая убедиться, что никого из ее детей не развратило тем или иным образом общение с Иззи.

— У нее во всем своя корысть, — туманно добавляла Сильви.

В конце концов он был отпущен, чтобы выпить чашку чая и подкрепиться кое-как приготовленным бутербродом с сардинами на подсушенном хлебе — миссис Гловер отпросилась на весь вечер по своим делам.

— Она жаворонка съела, — сообщил за чаем Тедди своим сестрам. — В Италии. Хотя какая разница где .

— Жаворонка подобьешь — добрых ангелов спугнешь, {16} 16 Жаворонка подобьешь — добрых ангелов спугнешь… Блейк. — Изречения невинности. Перев. В. Топорова. (В др. переводах тж. «Прорицания невинности».) — сказала Урсула и, когда Тедди ответил ей непонимающим взглядом, пояснила: — Блейк.

— Хоть бы ее саму кто-нибудь съел, — жизнерадостно пожелала Памела.

Она поступила на физико-математический факультет Университета Лидса. Ей не терпелось уехать «к бодрящему северу», «к реальным людям».

— А мы, выходит, нереальные? — пробурчал Тедди Урсуле, которая со смехом сказала: «А что вообще есть реального?» — и Тедди, у которого не было оснований ставить под сомнение феноменологический мир, счел, что это дурацкий вопрос. Реально то, что можно увидеть, распробовать, потрогать.

— Ты упускаешь из виду как минимум два чувства, — заметила Урсула.

Реальное — это лес и колокольчики, сова и лисица, игрушечный поезд, который нарезает круги по рельсам в детской комнате, запах пирога из духовки. Жаворонок, взмывающий на нити своей песни.

Отчет о событиях того вечера в Лисьей Поляне: Хью отвез Сильви на станцию и снова удалился к себе в «роптальню» с рюмкой виски и наполовину выкуренной сигарой. В своих привычках он проявлял умеренность, скорее инстинктивную, нежели сознательную. Сильви нечасто уезжала в город. «Сходить в театр и поужинать с подругами, — сказала она. — Вернусь утром». Такая непоседливость — плохое качество для жены, но приходилось во всем ей доверять, иначе здание их брака давно бы рухнуло и рассыпалось.

Памела сидела в утренней гостиной, зарывшись в учебник химии. Провалившись на вступительном экзамене в Гертон, она, в общем-то, не стремилась к «бодрящему северу», но нужда, как повторяла с досадной настойчивостью Сильви, заставляла. Памела прежде надеялась (втайне) на сверкающие медали и блистательную карьеру, а теперь опасалась, что не сумеет стать дерзновенной натурой, какой себя видела.

Растянувшись на ковре у ног Памелы, Урсула спрягала неправильные глаголы из латыни.

— Одно радует, — сказала она Памеле, — после этого жизнь покажется медом.

А Памела рассмеялась и ответила:

— Смотри — сглазишь.

Перед тем как пойти спать, Джимми сидел в пижаме за кухонным столом и с наслаждением пил молоко, заедая его печеньем. Кухарка, миссис Гловер, не допускала никаких пустых россказней, зато Бриджет, которая сейчас драила кастрюли, в ее отсутствие тешила Джимми жуткими страшилками, даром что путаными, про «Буку». Сама миссис Гловер в тот вечер сидела у себя дома со стаканчиком портера, грея ноги на каминной решетке.

Между тем Иззи мчалась по безлюдному шоссе и, отчаянно фальшивя, распевала «Алуэтту». Привязался же к ней этот мотив. Жуткая песенка, лучше бы не вспоминать. Иззи отслужила в медсанбате. Нелепое, как ей казалось, сокращение. Медико-санитарный батальон. Никогда в жизни не сидевшая за рулем, она добровольно ушла на фронт, чтобы управлять санитарным транспортом, а обязанности ее оказались просто ужасающими. Она не могла забыть, как вечерами отмывала санитарные автомобили от крови, рвотных масс и нечистот. Не могла забыть увечья, обгоревшие скелеты, разрушенные деревни, оторванные конечности, торчащие из земли и грязи. Ведра грязных, гнойных бинтов, кошмарные, незаживающие раны бедных мальчишек. Неудивительно, что людям не хотелось об этом вспоминать. Бога ради, хоть бы немного отвлечься. Ее наградили Военным крестом. Дома она о нем даже не заикалась. Убрала в ящик, вернувшись с фронта, — и все. Если вспомнить, через что прошли те молодые парни, этому кресту была грош цена.

На войне она дважды заключала помолвку; оба ее избранника погибли, сделав ей предложение; Иззи даже не успела написать родным, что ей засветило счастье. Один из тех парней, второй, умер у нее на руках. По чистой случайности она нашла его в полевом госпитале, куда доставляла раненых. Он был до такой степени изувечен, что она не сразу его узнала. Ввиду нехватки медсестер и санитарок начальница госпиталя сама предложила Иззи остаться с ним. «Все пройдет, все пройдет», — успокаивала Иззи своего жениха, сидя у его смертного одра при маслянистом свете керосиновой лампы. Он — как и все остальные — звал маму. Иззи в страшном сне не могло бы присниться, что перед смертью она станет звать Аделаиду.