Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Поэтому я перестала отвечать на звонки, перестала просить разрешения, и вскоре он исчез — то ли отняли права до конца рождественских каникул, то ли случилось еще что-то не менее ужасное и, по всей видимости, непоправимое.

— Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты поймешь, как все это запутанно.

Он говорит о любви. Между нами всего лишь восемь лет разницы. Можно было предвидеть: наш роман двух побережий развивался слишком хорошо. Он звонил мне каждое утро перед серфингом, по дороге на пляж. Я рассказывала, что вижу из окна своей новой квартиры: заснеженный соседский сад, пожарные лестницы, на каждой жалобно мяукает по коту. Мне не всегда удавалось вспомнить лицо своего друга, вместо этого я представляла себе собственные босые незагорелые ноги, прижатые к стене, и многочасовые разговоры.

— Жаль, что ты далеко, — говорил он. — Я бы повел тебя есть мороженое и смотреть на волны.

— Было бы здорово, — соглашаюсь я. Или мне просто хочется так думать.

И вот я на дне рождения его приятеля Уэйна, в мамином черном платье, с красным лицом и грязными волосами, мои каблуки утопают в песке, и я чувствую себя страшно неловко. У девушки-диджея волосы собраны в одиннадцать маленьких пучков. Мой друг стоит около большой ванны с горячей водой и болтает с девушкой в комбинезоне. Как никогда ясно я сознаю, что мой приезд — совсем не то, что он воображал, если он думал о нем вообще. Весь следующий день мы провели на побережье. Предполагалось, что это будет романтическая поездка, но она больше напоминала захват заложника. Стоя в очереди за тако с рыбой, я тщетно надеялась, что никто не услышит его слова, а если услышит, то не станет судить обо мне по ним. Больше всего на свете я хотела остаться одна.

После этого я перевернула страницу: уехала домой и впервые за много месяцев расслабилась. В конце концов, желание — враг покоя. Я залезла в ванну и позвонила Одри:

— Не срослось. Наверное, он считает своей заслугой, что встречался с такой пухлой девицей.

(Позднее мы узнаем, что параллельно он обхаживал актрису из телесериала «Западное крыло» и даже купил ей кактус.)

Одри рассмеялась:

— Что за кретин. Он даже не понял, как ему повезло с тобой познакомиться.

— Я по-прежнему люблю тебя, — говорит он, — но должен идти своим путем.

— Значит, расстаемся? — с дрожью спрашиваю я.

— Думаю, да.

Я падаю в обморок, как средневековая барышня при виде казни на городской площади.

Потом с какой-то вечеринки вернулась мама. Она обнаружила меня в оцепенении лежащей поперек кровати, щекой на варежках, подаренных им на Рождество, среди наших совместных фотографий. Меня сковало чувство, которое я сначала приняла за печаль, а позднее квалифицировала как подавленность. Мама сказала, что это отличный повод посвятить время себе, пореветь всласть, наесться углеводов с толстыми кусками сыра.

— Ты поймешь, сердечная боль — в каком-то смысле благо.

В последующие годы я много раз цитировала эту фразу, даря ее всем, кто в ней нуждался.

1. Ее тип полноты отличается от нашего.

2. Не волнуйся, после твоей смерти никто и не вспомнит об этом.

3. Нет, пожалуйста, не извиняйся. Будь у меня такая мать, как у тебя, я бы тоже выглядела кошмарно.

4. Все в порядке. Честность никогда не была твоим недостатком.

5. Может, откроешь магазин? Тебе бы подошла такая работа!

6. Холокост, расстройство питания — какая разница.

7. Я погуглила его, и в строке поиска автоматом выскочило «изнасилование».

8. Это разные вещи, у меня-то есть отец.

9. Да ладно, давай я заплачу за ланч. Пожалуйста, ты ж безработная.

10. В моей книге есть глава о тебе.

11. В моей книге про тебя ничего нет.

12. Слушай, твой бойфренд пытался поцеловать меня, пока ты ходила за смузи. Конечно, он мог просто наклониться понюхать, чем пахнет у меня изо рта.

13. Радуйся жизни, сука.

Я была единственным ребенком, пока мне не исполнилось шесть.

О размножении и планировании семьи мне было известно мало, но я знала, как бывает: дети в садике обсуждали, у кого есть братья и сестры, а у кого нет.

— Мама больше не может родить ребенка.

— Папа говорит, одного меня им достаточно.

В первый же день воспитательница спросила:

— У тебя есть брат или сестра?

— Нет, — ответила я. — Но моя мама беременная.

Мама ни капельки не была беременна, и ей пришлось объясняться, ибо воспитательница поспешила поздравить ее «со скорым прибавлением».

— Тебе хочется сестру или брата? — спросила мама тем же вечером, когда мы сидели за кофейным столиком и ели китайскую еду.

— Конечно, — отозвалась я, как будто она предложила еще один блинчик мушу.

Мне было невдомек, что мой голос перевесил чашу весов, и родители взялись за дело всерьез. Я жила себе спокойно и не подозревала о том, какая буря бушует в нижней спальне. Два года спустя, в один знойный июньский день, мама, сидевшая за рулем нашего «вольво», повернулась ко мне и сказала:

— Представляешь, скоро у тебя будет сестренка.

— Нет, не будет, — ответствовала я.

— Будет, будет, — мама широко улыбнулась. — Совсем как ты хотела.

— О, — произнесла я, — я уже передумала.

Грейс появилась на свет в конце января и как раз в конце выходных. Мы стояли перед лифтом, и тут на паркет хлынул поток: у мамы отошли воды. Она заковыляла обратно, отвела меня в комнату и уложила спать. В три часа ночи я проснулась. В доме было темно, и только в спальне родителей горел свет. Я прокралась через холл и увидела няню по имени Белинда, которая лежала на их кровати и читала, а рядом лежали мятные карамельки в фантиках и фарфоровая кукла (59 долларов 95 центов, выплата в пять приемов; я увидела ее в рекламе и потребовала купить).

Утром меня отвели в больницу на Бродвее. В детской комнате Грейс была единственным белым младенцем, остальные малыши были сплошь китайцы. Внимательно рассмотрев их сквозь стекло, я спросила: «Которая?»

Мама лежала на больничной койке. Ее живот выглядел таким же наполненным, как накануне, только сделался мягким, как желе. Я старалась не таращиться на ее покрасневшие груди, свисавшие между краями кимоно. Лицо у нее было бледное и усталое, но когда я села и папа положил мне на колени ребенка, она посмотрела на меня выжидающе. У девочки было продолговатое тельце, плоское красное личико и шишковатый череп, весь в чешуйках. Она была слабая и беспомощная. Сжимала и разжимала крошечный кулачок. Новая кукла нравилась мне куда больше. Папа взял полароид, и я подняла Грейс перед собой, как призового кролика на фермерской ярмарке.