Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

Как раз в эту часть истории никто не верит.

— Ни один взрослый человек не стал бы так делать, — говорят мне. — Ты наверняка неточно запомнила.

Но я все помню отлично. Вожатые связали нас скакалками по несколько человек, сказали, что мы — семьи рабов, скованные цепями, и в таком виде запустили в лес. С собой нам дали карту дороги «на север, к свободе», длина ее была метров сто, но казалось, что гораздо больше. Через десять минут за нами выехал верхом вожатый, игравший охотника за беглецами. Услыхав стук копыт, мы с Джейсоном Божеле и Сари Брукер скорчились в три погибели за большим камнем. Я умоляла их сидеть тихо, чтобы нас не поймали и не высекли. Я была еще маленькая, фокусировалась полностью на себе и не подумала, как все это может подействовать на моих чернокожих одноклассников. У меня в голове вертелось только одно: какая я несчастная. Стук копыт приблизился, из-за деревьев уже слышалась астматическая одышка Макса Китника. «Заткнитесь», — прошипел Джейсон, и я поняла: нам каюк. Когда охотник вырос перед нами, Сари заплакала.

На обратном пути вожатый, уже выйдя из образа, рассказывал, сколько американцев прошло по этой дороге и сколько из них не выжило. Вещая, он подглядывал в таблицу с основными датами Гражданской войны, а я все думала: как это глупо. Просто ужасно глупо.

Нас связали и пачками погнали в лес охотники на пони — и что это нам даст? Мы должны в красках представить мучения американского раба и проникнуться сочувствием к нему?

Через месяц после поездки в «Лабораторию природы» моего собрата по рабству Джейсона Божеле хотели исключить за употребление слова «ниггер». Урок пошел не впрок.

Пятый год учебы означает переход из младших классов в средние и появление новых привилегий: занятия по выбору, по пятницам пицца на ланч, свободные уроки, которые разрешается проводить в библиотеке. Когда мы учились в четвертом классе, наша аудитория располагалась ровно напротив кабинета истории, где занимались пятиклассники. Учитель истории Натан иногда оставлял дверь в класс открытой, и нам было слышно, как он рассказывает про Месопотамию группе смеющихся учеников. Я рассмотрела Натана со всех сторон: типичный дылда, с редеющими волосами, одевается в том же стиле, что Боб Сагет. Но бодро скачет по классу, имитирует смешные голоса, как мой любимый Дэна Карви [67] Боб Сагет (род. 1956) и Дэна Карви (род. 1955) — американские актеры, стендап-комики. , и проводит конкурсы: кто дольше всех удержится от слова «как бы». Все пятиклассники говорят, что он самый крутой учитель.

Однажды у Нины, подшефной хомячихи нашего класса, родились детеныши. Шесть штук. Выглядели они как прожеванные помидоры, о чем я и сообщила учительнице, которую подозвала к клетке: «Кажется, ее вырвало фруктами или чем-то таким».

Дети толпились перед клеткой до полудня, после чего потеряли к хомячатам интерес. Я же была от них без ума, особенно от самого слабенького, размером с боб, черно-белого, которого назвала Перчиком. Когда Перчик подрос, стало ясно, в чем беда: его задние лапки соединяла какая-то пленка, похожая на сильно растянутую жевательную резинку розового цвета. Из-за этого уродства Перчику приходилось тащить себя вперед одними передними лапками, и он постоянно от всех отставал. Наша учительница Кэти забеспокоилась: его в любой момент могли отпихнуть от миски или начать травить, если не хуже. Натан, сказала она, большой знаток хомячков. У него самого дома живут пятнадцать зверьков. Не отнести ли мне Перчика в класс напротив, вдруг Натан поможет.

Во время перерыва на ланч я посадила Перчика в обувную коробку и осторожно понесла через коридор. У входа в класс я остановилась и с минуту разглядывала Натана, сгорбившегося над сэндвичем, соком и серьезной книжкой.

— Здравствуйте, можно?

Натан поднял глаза.

— Здравствуй.

Я сбивчиво описала бедственное положение Перчика, стараясь донести суть дела и одновременно прочувствовать, что нахожусь в аудитории для пятого класса . Натан протянул руку к коробке, заглянул в нее и уверенным движением вынул кроху, держа под мышки. Обследовав ее нижние конечности, Натан достал из ящика стола маникюрные ножницы и у меня на глазах разрезал пленку.

— Это девочка, — сказал он.

Детеныш мяукал и дрыгал освобожденными лапками.

— С ней все будет в порядке.

На следующий год я стала учиться у Натана. Мы сразу почувствовали себя давними знакомыми, а еще он увидел, что я люблю читать, писать и играть в спектаклях и что у меня нет друзей. Он предложил проводить большую перемену вместе, чтобы мне не пришлось торчать во дворе среди ненавистных одноклассников и ежиться от холода в уголке, пока более спортивные товарищи потеют и стаскивают свитера. От ланча мы обычно переходили к беседе: о книгах, о грызунах, о моих страхах. Натан рассказал, что его жена умерла после рождения дочери, и теперь у него новая жена, но она нравится ему меньше, чем первая. Он сказал, что трудно найти человека, с которым хотелось бы проводить так много времени вдвоем. Его настроение часто менялось: в иные дни он был спокойным и милым, а в иные — каким-то напряженным, дерганым, каждые несколько минут останавливался, чтобы закапать в левую ноздрю назонекс: «Дурацкая аллергия».

Ни один учитель не разговаривал со мной, как Натан. Он видел во мне полноценную личность и уважал мои мысли и чувства. Он был не просто добр ко мне, а принимал меня такой, какой я сама себя ощущала: необычайно одаренная, непонятая, в голове всегда полно стихов, сюжетов и удачных шуток. Он говорил мне, что всеобщие любимцы никогда не вырастают интересными людьми, а интересные дети никогда не бывают всеобщими любимцами. Впервые в жизни я стала с нетерпением ждать школы. Того мига, когда я войду в класс, поймаю взгляд Натана и пойму, что сегодня меня выслушают.

Он звал меня «моя Лина», что со временем превратилось в «Малину». В какой-то момент он взял привычку гладить мне шею, объясняя что-либо классу. Если у меня вырывалось «как бы», он рисовал мне на доске сердечко, а не галочку, как остальным. Я с ужасом думала о том, что могут вообразить себе другие дети, и с трепетом — о статусе избранной. Однажды Натан привел в школу дочку. Во время ланча она сидела у него на коленях, пила сок из коробочки и болтала ногами, слегка задевая пол. Она была похожа на отца до такой степени, словно это сам Натан надел парик. Я бы ее убила.

Как-то раз той зимой Джейсон Божеле (похоже, ему простили «ниггера») заявил, что не сделал домашнее задание.

— Ничего хорошего, — сказал Натан, скрестив перед ним руки.