Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

В моей студенческой жизни были короткие периоды хорошей учебы. Взяв с собой кружку чая, я рано приходила на семинар, где записывала главное механическим карандашиком, ходила, прижав книги к груди, как девица из фильма о Рэдклифф-колледже [71] Престижный женский колледж, основанный в 1879 г. и объединенный с Гарвардским университетом, который еще почти век после этого оставался по преимуществу мужским учебным заведением. . Мне нравилось быть правильной: учиться без напряжения и ставить перед собой ясные цели, а именно — понимать и излагать свое понимание.

Но затмение наступало неизбежно. Через месяц после начала семестра я снова являлась на занятия с опозданием в двадцать минут, прихватив пакет сырных чипсов и мисочку холодной кукурузной каши, а тетрадь для записей оставив дома. Оценки не служили достаточной мотивацией к выполнению заданий, да и жизнь увлекала больше. Мои мысли стремились к будущему, когда я окончу колледж и сама займусь составлением своего расписания, и оно будет отвечать моей потребности плотно перекусывать каждые пять или пятнадцать минут. У преподавателя недовольное лицо? Не могу и не хочу об этом задумываться.

К церемонии вручения дипломов я опоздала на пятнадцать минут. Мама забыла привезти шелковое платье персикового цвета, которое я рассчитывала надеть, поэтому я купила винтажное сари и высоко заколола волосы. Прошествовав к мемориальной арке в парке Таппан, я остановилась в ожидании музыки. Мой бойфренд уже получил диплом и валялся на траве. Отец недоумевал, зачем было надевать костюм. Студенты выбирали: обойти арку, если ты не поддерживаешь миссионеров империализма [72] Арка была установлена в память о выпускниках колледжа — миссионерах, погибших во время Ихэтуаньского восстания в Китае. , которые ее установили, или пройти под ней, если ты не определился или тебе все равно. Не помню уже, какой вариант я выбрала, помню только, что вдруг с удивлением заметила беременную гобоистку в переднем ряду оркестра. Когда мы шагали к лужайке, я посмотрела на преподавателей, которые в полном праздничном облачении в десятый, тридцатый, пятидесятый раз изображали Хогвартс. «Чао, дятлы».

В следующий раз я приехала в Оберлин глубокой зимой, чтобы произнести речь перед «благородным собранием» в капелле Финни, самой грандиозной и исторически значимой постройке в кампусе. У меня произошел какой-то подсознательный крен в студенческое прошлое, и я забыла положить в сумку колготки и нижнее белье. В результате все выходные мне пришлось разгуливать без трусов, в шерстяной юбке и гольфах. Девушка, которая даже не училась в Оберлине, провела мне экскурсию по школе. Мы зашли в новенькое сверкающее кафе выпить чаю с булочками. Моя провожатая спросила, не желаю ли я осмотреть общежития — нет, я поброжу тут одна и, быть может, всплакну.

Не верится, что я окончила колледж целых шесть лет назад. Народ постарше смеется над моей наивностью: шесть лет, по их мнению, — ничто в масштабах жизни. Но сейчас я еще взрослее, чем в ту зиму, и скоро студенческий период останется так же далеко позади, как летний лагерь.

Я направилась к Бертон-Холлу. В цокольном этаже корпуса мне организовали встречу с журналистами из числа местных студентов. Они расселись передо мной неровным полукругом, и я старалась сидеть нога на ногу, чтобы потом не появился заголовок: «Выпускница блеснула промежностью». Большинство задавало любезные нейтральные вопросы: «Какое, по-вашему, самое красивое место в Оберлине?»; «Если бы вы могли снова пройти один из курсов, что бы вы выбрали?» Кое-кто задавал вопросы порезче, как будто рассчитывая на сенсацию: «Что чувствует человек, став героем бесчисленных историй об избранничестве и угнетении?»

Не зная, как ответить, я обвела взглядом своих слушателей в поисках сочувственного лица и промямлила:

— Бывают люди и похуже меня.

Одна студентка предупредила, что сегодня вечером, по окончании моей лекции, планируется акция протеста, но не смогла толком объяснить, в чем ее суть. Я вспомнила тот случай, когда присоединилась к студенческому бойкоту: в середине занятия по истории мы поднялись и пошли к выходу, и я всю дорогу надеялась, что кто-нибудь скажет мне, куда мы идем и зачем.

Вечером я вышла на сцену капеллы напряженная и неуверенная, как будто мне предстояло что-то доказать, а сил на это не было. Я собрала волосы на затылке и теперь чувствовала, как сырые пряди медленно, но верно сползают на шею. Мой любимый преподаватель задавал мне серьезные вопросы, я отвечала, как могла, вставляя фразы, которые в прошлом срабатывали.

— Я считаю нелишним затронуть некоторые вопросы, породившие полемику вокруг вашего творчества, — сказал он.

— Конечно, затрагивайте!

Мне хотелось, чтобы в моем голосе прозвучала спокойная сила, но получилось скорее визгливо.

— Затрагивайте, и пригласите сюда протестующих, поговорим как взрослые люди, а не оболтусы с плакатами! Выскажем друг другу свои мысли и исчерпаем конфликт! Конец дня, мы все устали как собаки, причем по одной причине, не так ли? Потому, что целый день отсидели в школе.

Преподаватель посмотрел непонимающе, аудитория заерзала от неловкости, замешательства или от того и другого вместе. Мне тотчас же стало ясно, что нет никакой акции протеста, а может, и не было. Если ее и планировали, то передумали. Здесь только я и мои собеседники. Лицом к лицу.

На следующий день в восемь утра я уехала. Руля по заснеженным улицам, я как наяву увидела картины, сохранившиеся в памяти. Вот я бреду в длинном пуховике на занятие: утро вторника, и я опаздываю на двадцать минут. А вот бывший видеомагазин, я выхожу оттуда с полными руками кассет. Вот закусочная, я заказываю сэндвич с яйцом — нет, два сэндвича. Я в спортзале, кручу педали на старом велотренажере начала 80-х и читаю книжку под названием «Сексуальное насилие в Боснии».

Весенней ночью, напившись, я выдергиваю из себя тампон и забрасываю в кусты у этой церкви. У этой стоянки для велосипедов я чувствую, что влюбилась. Уже позднее стою на том же месте и медленно осознаю, что моего велосипеда нет: его украли, пока я спала. Звоню отцу, сидя на ступенях Художественного музея. Вполуха слушаю профессора, она внушает мне, что я должна аккуратнее посещать занятия. А вот мы с художником по декорациям тащим ободранный диванчик в наш экспериментальный театр.

Если бы знать, что мне будет так не хватать этих ощущений! Я бы переживала их совсем по-другому, ценила их простое очарование и прислушивалась к тиканью часов, отмеряющему срок моего опыта. Я бы плюнула на свои обиды и защитную реакцию. Я могла бы получить элементарное представление о европейской истории или экономике. Или, более общо: я могла бы по-настоящему почувствовать, что я здесь была и была открытой, всеми порами впитывала знания. Ведь мне всегда хотелось чувствовать себя студентом, и теперь я смогу повторить это лишь на закате жизни, если пойду в муниципальный колледж учиться делать бумажные книжки или чему-нибудь в том же духе.