Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

– Что? – спрашиваю я.

– Сейчас. – Он опять лезет в портфель и извлекает толстую стопку помятых, переломленных фотографий. – Держи.

Я из вежливости беру фотографии и рассматриваю. Они жирные на ощупь. Философ комментирует:

– Это мы с женой в пансионате от университета. На две недели ездили, тут я на пляже, вот, видишь? Море чистое. Народу немного. Тут я в ресторане, а вот здесь мы с удочками. Рыбалка. Такой нам дали номер. Бесплатно. От университета. Вот моя жена купила полотенце, видишь? Махровое. Хорошее полотенце. Качественное. А это кибернетик. Мы с ним познакомились там, он тоже с женой приехал…

Я вспоминаю, как философ, стоял у доски в огромном лекционном зале и посвящал нас в таинства эпикурейства, космогонической системы, нуклеарного типа семьи и прочего, прочего, прочего. Дело было на четвертом курсе, вроде и недавно, а кажется, что лет сто прошло с тех пор.

На большинстве фотографий – философ в вылинявших плавках со слабой резинкой и его жена, обрюзгшая, затравленная жена. Есть несколько фотографий, где он стоит по горло в море или стоит в обнимку с кибернетиком. У кибернетика очки с бифокальными линзами, лицо кибернетика мелкое, как у хорька.

Отвернувшись от меня, философ тычет фотографии осклизлой мартышке – преподавательнице английского языка в Институте филологии, пару раз она приходила к нам на замену. Господи, да я здесь всех знаю, и чертей, и грешников, и праведников, и подливающих масло в котлы, и разводящих костры, и распинающих, и распятых, и униженных, и сатрапов. Незаметно для себя я становлюсь частью системы, маленьким таким винтиком, вовсе не обязательным, в любой момент винтик можно выкинуть и заменить точно таким же.

Фотографии философа гуляют по рукам. Люди интересуются, как ему удалось выбить из университета путевки. Он не отвечает, загадочно улыбается, мол, знать надо, где пружину смазать, чтоб слаще жилось.

Кино и литература врали мне всю жизнь. На самом деле богачи – злые и красивые, а бедняки уродливые и злые, богачи любят богачей, а бедняки ненавидят бедняков.

Философ спешно прячет фотографии в портфель, приближается его очередь за скудными грошами.

Братья и сестры, дамы и господа, черти и ангелы, боженька и сатана, подходите ближе! Бесплатное представление! Трюки и фокусы! Только сегодня, только у нас! Вы станете очевидцами невероятного! Сейчас прямо на ваших глазах человеку, который вкладывает в светлые и не очень головы знания о киниках, и представителях школы пантеизма, и феноменологии духа, и многом другом, выплатят полную ставку!

Барабанная дробь. Зрители затаили дыхание, тишина в шатре! Темнота в шатре! И! Раз! Два! Три! Тетрадрахмы, появитесь! Ослепительный свет, тысяча двести гривен с учетом долголетней безукоризненной службы! Voila!

Конячка, кушай сахарок!

Интересно, что бы сказала жена Сократа? Как бы она прокомментировала фотографии философа? И хватило бы ей такой зарплаты хотя бы на неделю? Охаживала бы она прилюдно философа кочергой по голове, как своего муженька?

Контрактники университета Шевченко в среднем платят тысячу долларов за год обучения. Куда же делись остальные тетрадрахмы? Зрители в недоумении, зрители разводят руками, зрители аплодируют! Невероятный трюк!

Через двадцать лет я буду стоять в этой же очереди, покорно склонив голову. У меня будут лысина и грыжа, и больная простата, и сумасбродные студенты, а потом вдруг за мной займет очередь молодой незадачливый паренек, я достану фотографии и спрошу:

– Хочешь посмотреть?

Окончательно сев на мель в декабре, я внезапно вспомнил, что один старый знакомый полгода тому назад взял у меня взаймы сто долларов и до сих пор не потрудился вернуть должок. Я нашел его номер и принялся названивать. Названивал я ему каждый час в течение всего дня. Он упорно не брал трубку или сбрасывал. Гудки шли, а потом гудки пропали, и безликий голос пел: абонент находится вне зоны покрытия, абонент в данный момент недоступен, попробуйте позже.

Ну я и пробовал, звонил до поздней ночи. Безрезультатно. Тогда я решил навестить знакомого с утра пораньше, застать его врасплох, так сказать.

Около восьми утра я околачивался под его частным домом, докуривал последние сигареты, прыгал, хлопал руками, прятал голову в воротник. Зимние пейзажи живописного района в силу голода и недосыпания меня не впечатляли. Я воображал, что сделаю с соткой, как потрачу ее. Куплю много еды, кофе и сигарет. О нет, я не буду расточительным, я буду экономить. Можно разве что позволить купить себе большую упаковку шоколадных восхитительных вафель «Артек», это ведь не считается расточительством? Можно отказаться от курения. Нет, не велика роскошь! Вон люди замки себе строят, и тачки за миллионы покупают, и каждый месяц на острова ездят! А тут вафли! Как я себя ни убеждал, но все же пришел к выводу, что вафли – это непростительное расточительство, лучше на эти деньги купить два десятка яиц, или макарон, или риса!

Подул пронизывающий до костей ветер, с кроны ореха прямо мне на голову свалился снег. Из калитки частного двухэтажного дома вышла девочка годиков пяти – дочка моего знакомого, не помню, как ее зовут, у меня ужасная память на имена.

– Привет, – сказал я ей.

На ней был красный пуховик, за спиной – школьный рюкзак, варежки свисали на резинках, у нее раскраснелись щечки и выбилась медовая прядь волос из-под вязаной шапочки. Выглядела она замечательно и вообще идеально вписывалась в морозное утро. В голове моей начала работать камера, я представил, в каком бы кадре задействовал милашку. Виделись мы с ней всего-то раза два.

Она испуганно посмотрела на меня и уставилась себе под ноги.

– Привет! – сказал я чуть громче, подошел к ней и протянул руку.

На приветствие мое она не отвечала, прям как папаша на звонки.

– Папа не разрешает мне разговаривать с незнакомыми дяденьками, – сказала она.

– Незнакомыми? Какой же я незнакомый?! Помнишь, я приходил к тебе на день рождения и еще куклу подарил…

Я действительно приходил к ней на день рождения и действительно дарил куклу. А после дня рождения ее отец отвел меня в коридор и тихим голосом попросил в долг сто долларов. Просил он так, будто был в чем-то виноват. У меня как раз водились деньжата – заказы от сводных агентств типа «Сиреневого прибоя» прибывали лавиной. Я даже не успевал справляться с переводами и отдавал их другим бедолагам-переводчикам.

– Не помню, – сказала девочка.

– Вот как! – воскликнул я. – И куклу не помнишь в синем платьице? И домик куклы не помнишь?

– Помню, – ответила она. – Он плохой…

– Кто плохой?

– Домик плохой. И кукла плохая.

– Это почему же?