Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

– Да заткнись ты.

– Закрой пасть.

– Замолчи.

Подошел милиционер. Я помахал перед его красной деревенской мордой удостоверением ассистента кафедры Ближнего Востока. Подошел второй милиционер.

– Вы не понимаете, – сказал я им. – Я – профессор. Вон то желтое здание – спросите любого. Назовите мою фамилию. Матковский. Там меня знает каждая собака… точнее, обезьяна… не перебивать!

Они попытались меня скрутить, однако я поскользнулся и оказался на снегу. Ржал, как сумасшедший, и кричал:

– Олечка! Оля! Только тебя одну люблю! Ты одна у меня!

Господин деревенская рожа занес ногу и хотел было меня пнуть под филологические ребра, но тут подошла какая-то высокая женщина с орлиным носом. Она что-то сказала им, и те спешно ушли. На женщине был кожаный плащ.

– Вставай, – сказала она. На вид ей лет пятьдесят.

– Нет. Я жду Олечку.

– Вставай. Я – Оля.

– Ты Оля? – говорю. – Совсем на себя не похожа… Что с тобой?

– Поехали. Надо прокатиться. За углом машина.

Мы сели в машину, доехали до Богдана Хмельницкого и свернули в неприметный дворик. Водила Оля крайне агрессивно, возле станции метро «Театральная» мы чуть не врезались в столб.

– Ну, ты и нализался, – сказала она за столиком подвального кафе под названием «Два бобра». – Зачем так напился?

– Переживал перед встречей, – ответил я.

В кафе, кроме нас, никого, бармен за стойкой протирает белым полотенцем стаканы и смотрит телевизор.

– Извини, Олечка, – сказал я и побежал в туалет.

Там меня долго рвало, а затем, поставив портфельчик на кафель, я несколько раз умылся. Причесался. И вышел уже более-менее отрезвевшим. Глаза красные. Ну?

– Вот тебе бумага, – сказала Олечка. – Подписывай.

– Что это?

– Неразглашение информации.

– ГРУ? – спросил я.

– Так точно, мистер сэр профессор.

– Я в ваши штучки играть не буду. Я ученый… арабист… преподаватель… а не какой-то там…

– Какой-то там кто?

– Вшивый доносчик.

– Ну и много ты зарабатываешь, ученый?

– Достаточно.

– Голова на плечах есть? – спросила Олечка. – Можешь хорошо устроиться. Через год получишь место в каком-нибудь посольстве. Будешь пить коктейли и нежиться под пальмами…

– И что я должен делать?

– Подпишешь бумагу – расскажу.

– Ты обманула меня, Олечка.

– Бывает. Это же Интернет, дурак.

– А я тебя любил…

– Любил? Я тебя тоже любила. Подписывай.

– Нет. Ты предала меня, Олечка. Чьи это были фотографии?

– Одной американской студентки из фейсбука.

– В каком городе она живет?

– Откуда я знаю… куда пошел?

– Я ухожу… прощай!

Она догнала меня в арке.

– Стой… мы даем тебе шанс. Раз в жизни такое бывает… понимаешь?

– Ты предала нашу любовь, – сказал я и побежал по улице Богдана Хмельницкого.

Долго бежал, много падал. И еще разок.

Артур.

Мы встретились с Артуром в пончиковой «Черемуха» недалеко от станции метро «Шулявки». Артур ел пончики и запивал кофе. Выглядел он, как всегда, очень уставшим и очень тоскливым человеком. Между его покалеченными средним и указательным пальцами дымилась дешевая крепкая сигарета. Палец он покалечил на заводе гальванических покрытий. Артур – мой шанс протянуть до зарплаты. Чем он только не занимался: и на стройке вкалывал, и на заводах работал, и вагоны разгружал, и в ракетной части под Киевом служил. Он выслушал меня, почесал лысину и предложил подработку: нужно было прорыть канаву для прокладки телефонного кабеля. Мы сели в его машину и выехали. Он предложил мне двести гривен за один рабочий день, и я охотно согласился.

На месте нас ждал его сутулый отец. Отец расхаживал по занесенному снегом участку перед зданием из голубого стекла и курил.

– А где лопаты? – спросил я.

– Лопаты? Нет, сначала надо землю разрыхлить.

И мы рыхлили землю, твердую, как кремень. Я бил землю ломом, бил молотком, бил ее топором – безрезультатно, все, что мне удалось, так это выковырять пару кучек. У Артура с отцом же работа продвигалась, хоть и медленно, но уверенно. Наконец, умаявшись и стерев руки до крови, я попросил лопату. Мне вручили лопату. Лопата – вообще бесполезный инструмент для рытья промерзшего грунта. Я громко выругался и швырнул лопату в сторону, едва не попав в дорогущий, припаркованный у бровки автомобиль – черный новенький БМВ Х-6… черт бы его побрал. Не автомобиль, а акула, выпачканная нефтью. Агрессивные формы, тонированные стекла.

– Извините, – сказал я отцу и сыну. – Я не могу. У меня кривые руки. Извини, Артур, что потревожил тебя, и спасибо за все.

Они пожали плечами и невозмутимо вернулись к работе: Артур орудовал ломом, а отец топором. Интересно, сколько времени у них уйдет, чтоб закончить проклятую канаву? Справятся ли они до позднего вечера или вернутся сюда завтра? От одной мысли, что завтра бы мне пришлось вернуться к сизифову труду, меня чуть не вытошнило, я взял портфельчик и быстро зашагал в сторону метро. Необходимо было пройтись, прочистить голову, подышать воздухом.

Испачканная нефтью акула медленно ехала по дороге рядом со мной. Чего им от меня надо? Неужели я таки задел лопатой автомобиль? И сколько это будет стоить? Тысячу? Пять тысяч?! Нет, уж лучше пускай они сразу возьмут меня в рабство или убьют!

Я остановился и повернулся к акуле. Акула притормозила. Медленно опустилось тонированное стекло со стороны водительского сиденья, и каково же было мое удивление! За рулем сидела одна из моих главных мучительниц третьего курса – Карина.

Карина!

Какой позор, неужели она видела меня за рытьем канавы, и еще больший позор – она видела, как я сдался и кинул работу.

Сделав вид, что не заметил ее, я отвернулся, и быстро зашагал в другую сторону.

– Максим Александрович! – позвала она меня.

Я не реагировал. Пусть знает!

– Максим Александрович! Давайте я вас подвезу!

– Мне не туда! Спасибо! – выпалил я и перешел на трусцу.

– А куда вам? – спросила Карина.

– Не туда, куда вам, я же просил называть меня на «ты», бросьте ваши грязные игры.

– Садись! – сказала она, и я прыгнул в салон.

В теплый, кожаный, роскошный, благоухающий женскими духами салон. Во чреве акулы было все по-другому: панель управления перемигивалась разноцветными лампочками, работала камера заднего вида, тихо играла музыка, подогрев сиденья упорно трудился над разморозкой моего околевшего зада. Я очутился в космическом корабле для бессмертных богов, которые правят миром одним мизинцем. Понимаю, что пресмыкаться перед роскошью – это унизительно, понимаю, что не должен петь оды к чудесам современного автомобилестроения для людей с достатком выше среднего. Но дери меня черти во все дыры, я ничего не мог с собой поделать, я хотел опустить стекло, закурить сигарету и высунуть рыло в окно – пусть знают с кем имеют дело. Эти жалкие людишки на дорогах! В своих дешевеньких развалюхах! Посторонитесь!