Тьерри Коэн - Я знаю, ты где-то есть

В нескольких материалах говорилось об ухудшении здоровья знаменитого философа и упоминалось, что за свою жизнь он уже победил лейкемию, восстановился после инфаркта и в конце концов решил оставить преподавание и работу над книгами, чтобы на старости лет посвятить себя внукам. В одной из статей, относительно новой, сообщалось о помещении философа в некое медицинское учреждение. При этом, говоря о старике, журналист употребил слово «умирающий». Многие из его бывших студентов приходили к его изголовью, чтобы засвидетельствовать свою любовь.

Ограничив поиски последними днями, Ноам был глубоко потрясен статьей, вышедшей тем же утром в «Коррьере делла Сера».

Инцидент в клинике «Донна Мария»

Вор вторгся в палату знаменитого профессора Филиппо Луццато

Вчера в палату философа Филиппо Луццато проник неизвестный. Это случилось днем, когда его невестка Мартина вышла с маленьким сыном, чтобы утолить жажду. Вернувшись, она застала в комнате мужчину лет сорока, который рылся в вещах ее знаменитого свекра. Неизвестный с силой оттолкнул Мартину и сбежал, не успев совершить преступление. Кто это был: почитатель, захотевший взять что-то на память о профессоре, или обычный вор? У Мартины нет никаких сомнений относительно намерений этого человека. «У него были глаза сумасшедшего или наркомана в период ломки. Он грубо оттолкнул меня и, если бы я не закричала, наверняка причинил бы мне вред. Больше всего я испугалась за сына», – рассказала она нашему репортеру. Трудно передать возмущение, в которое вчерашнее происшествие повергло родных, близких и студентов профессора. «Профессор Луццато не заслуживает подобного обращения. Он стольким людям указал путь к истине, его мысль озарила жизнь целого поколения», – сказал личный секретарь философа синьор Ди Витта.

Администрация хосписа заверила, что усилит контроль на входе в учреждение. Полиция составила фоторобот злоумышленника и обещала провести серьезное расследование.

Ноам растерялся. Из-за своей безответственности он оскорбил чувства близких умирающего старика. Его приняли за психа, за наркомана. Неужели этот бег наперегонки со смертью так изменил его? А теперь его еще и полиция разыскивает. Эта мысль показалась ему не только безумной, но и тревожной. Ему стало стыдно, что он проявил такое неуважение к этому человеку, прожившему образцовую во всех отношениях жизнь, став темным пятном на его незапятнанном жизненном пути.

– А, наконец-то! Куда ты подевался? – воскликнул Сами, входя в офис. – Я пытался дозвониться до тебя в выходные.

– Просто отдыхал.

– Я оставил тебе сообщение на автоответчике, мог бы и перезвонить!

– Да, прости.

– Да что с тобой? Ты как будто не в себе…

– Да нет, ничего, все в порядке.

– Ну ладно, там твой клиент явился.

Ноам заглянул в ежедневник. Действительно, у него была назначена встреча с Дени Дютертром, директором швейной фабрики «Дютертр-Стиль», их старым партнером, которому он собирался предложить возобновить отношения в рамках дела «Барама».

Дютертр вошел решительным шагом с деловой улыбкой на лице и протянул Ноаму руку.

– Очень рад вас видеть, господин Бомон, – сказал он. – Давненько мы не работали вместе.

– Возможно, нам удастся возобновить наше сотрудничество, – ответил Ноам, стараясь не показывать своего скептицизма.

– Надеюсь, – жизнерадостно ответил тот.

Ноам отметил у собеседника признаки волнения. Дютертру было около пятидесяти. Предприятие, которым он руководил, имело два производственных цеха: один в департаменте Луара, другой – в Марокко. В первом небольшими партиями шили высококачественную одежду по заказу известных фирм. Второй специализировался на массовом производстве одежды более низкого качества. Они проработали вместе несколько лет, но потом предприятие не смогло конкурировать с азиатскими производителями, и Ноам отказался от его услуг.

Ноам принялся зачитывать перечень партнерских обязательств. По мере того как он углублялся в детали, лицо посетителя вытягивалось.

– Как вы думаете, сможете вы соответствовать нашим требованиям?

– Вы требуете невозможного, – возмутился господин Дютертр. – Что касается изготовления и сроков, тут я еще могу согласиться. Надо будет только перестроиться, организовать сверхурочную работу. Но все это недешево, вы же сами знаете! Нам не удастся работать по ценам, которые вы мне навязываете. Не стану скрывать, из-за кризиса мое предприятие находится в трудном положении. Так что я готов к падению прибыли. Но на ваших условиях я буду работать себе в убыток.

Ноаму стало жаль этого человека. После его звонка хозяин «Дютертр-Стиля» наверняка обрадовался возобновлению взаимоотношений со старым партнером, рассчитывая на благоприятный исход переговоров, считая себя спасенным. Он пришел исполненный надежд. Теперь же все рушилось. Ему хотели накинуть веревку на шею. Ноам прочел на его лице полное смятение.

– Подумайте, – сказал он, вставая с места, чтобы поскорее покончить со все больше овладевавшей им неловкостью. – Возможно, вы найдете какой-то выход.

Мужчина проследовал за ним к двери, его одолевали самые мрачные мысли, но он все же заставил себя улыбнуться и протянуть руку.

– Я перезвоню вам, – буркнул он и вышел.

Оставшись один, Ноам дал выход злости, ударив обоими кулаками по стене.

– Дерьмовая работа! – выругался он.

Придя домой, Ноам бросился к компьютеру, чтобы поискать еще информацию о старом итальянце. Он обнаружил несколько отрывков из его трудов, переведенных на французский, с хвалебными комментариями коллег.

Одно из основных положений профессора заключалось в том, что в каждом из нас есть дух сопротивления. Однако современная жизнь притупила его, отвлекла от настоящих битв, чтобы свести к самой нейтральной, самой безобидной форме – сопереживанию. На его взгляд, это чувство представляло собой механизм, при помощи которого власть имущие, политтехнологи и средства массовой информации строили свою власть. Луццато считал, что основополагающие ценности были извращены. Потерявшимся в постоянно меняющемся социуме людям нечем было руководствоваться, кроме собственных эмоций. Принадлежащие элитам медиа пропагандировали модели поведения, при которых каждый попадал в ловушку сопереживания. Ведь все передачи, в сущности, направлены на разжигание эмоций, выжимание слез, чтобы телезрители думали, будто их чувства – это главное. И этому подыгрывают журналисты. Учебные заведения готовят солдатиков от информации, которые вопреки всякому здравому смыслу гоняются за сенсациями, сантиментами, встают на сторону тех, кто громче плачет. Если верить профессору, смысл этой глобальной манипуляции состоит в том, чтобы заставить людей судить о мире, руководствуясь не разумом, а чувствами. Тогда как чувства, по его мнению, должны быть ограничены частной сферой. Человек формируется дома, среди близких, среди друзей, и вот там чувство должно превалировать над разумом. Любовь – дело частное.