Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

Когда его украшали дополнительно – золотыми позументами, например, ни одна деревенская девушка не могла устоять перед шармом его обладателя. Так выглядела теория.

Летный офицерский бушлат

На практике группу Ширвинскаса взяли с поличным. Они попались на глаза караулу прямо во время развода постов. Поскольку время стояло предпраздничное, к вопросам дисциплины внимание проявлялось повышенное, так что дело решили на тормозах не спускать. Расследование, проведенное представителями военной прокуратуры, завершилось столь стремительно, что под самое двадцать третье февраля в полку уже состоялся суд. Заседание проходило на улице, прямо перед входом в казарму вертолетчиков. Этим демонстрировалось особое желание нашего артиллерийского полка искупить вину своих несознательных представителей перед коллегами. Вертолетчики хоть и жили с нами в одном здании и выглядели, честно говоря, какими-то квартирантами, формально они являлись самостоятельной войсковой единицей, со всеми вытекающими из этого правами. Поэтому решено было еще раз подчеркнуть, что противозаконные действия в отношении боевых товарищей безнаказанными не останутся. К тому же в полку просто не существовало помещения, в котором могли бы уместиться все сразу. Даже клуб и столовая не могли бы вместить столько народу одновременно.

Скамью подсудимых и лавочки для членов суда поставили на заасфальтированный пятачок перед дверями вертолетной казармы, а зрители сидели на травке [1]. Сам суд оказался столь же быстротечным, что и следствие. Ширвинскасу и его узбекам влепили по два года дисциплинарного батальона. Причем, по существовавшим тогда правилам, после истечения срока наказания им надлежало продолжить службу, так что дембель для них отодвигался далеко и надолго.

Мы выслушали приговор и отправились на репетицию. В «Том самом Мюнхгаузене» говорили: «Сначала намечались торжества, потом – аресты!» У нас вышло наоборот: сначала – аресты, а потом – торжества. Уже завтра нашу группу ждал дебют в городском Доме офицеров. Причем сразу – двумя выступлениями. Днем планировался торжественный вечер в честь праздника. Это звучит странно, но это было именно так: торжественный вечер в честь 23 февраля начинался около полудня. Выступили представители командования, кто-то от ветеранов, кто-то от женщин, потом на сцену вышли мы и отыграли несколько песен. Специально для этого концерта готовилась новая песня под названием «Восемнадцатый год», Олег написал музыку, я – текст. Также в программу вошло несколько «патриотических канонов», и под конец ребята спели «Шестое августа», вроде не по теме, но с идеологической точки зрения верно.

Зато вечером в Доме офицеров мы оторвались на всю катушку. Играли ребята на совесть. Два часа пролетели в один миг, с десяток песен были производства нашего музыкального «Филиала», и что особенно приятно – их принимали лучше всего. Я перемежал музыкальные номера каким-то несусветным трепом, зажигая собравшуюся публику: молодых офицеров, их жен, но в основном учащихся старших классов школ и техникумов Кутаиси. По ходу вечера я обратил внимание, что рядом с Толиком, который сидел на скамейке у окошка (он в тот вечер помогал готовить аппаратуру), все время ошивался какой-то мужичонка. В конце концов он уселся с ним рядом и начал что-то шептать Толику на ухо. Позднее выяснилось, что разговор шел обо мне.

– Слушай-ка, а ты этих музыкантов знаешь? – спросил мужичонка.

– Ну да, – ответил Толик, – из моего полка все.

– А вот этот, который все время болтает?

– Это – Андрей Норкин, он у нас как ведущий.

– Ведущий? Точно, ведущий… А он кто по национальности? – вопрос застал Ерошенко врасплох. – Еврей?

– Да нет, – растерялся Толик. – Он русский.

Мужичонка помолчал, потом глубоко вздохнул и произнес:

– Ни хуя… Еврей! – И ушел. Больше мы его никогда не видели. Может, ему евреи не нравились?

После окончания дискотеки мы поняли, что отныне наша жизнь в армии будет идти совершенно по-другому. Пока мы грузились в машину, прибежал раскрасневшийся от переполнявших его чувств и, видимо, небольшого количества алкоголя начальник клуба старший лейтенант Мелешко. Он радостно сообщил, что завтра у нас будет еще один концерт, в одном из городских техникумов. Так группа «Филиал» получила своего импресарио, очень энергичного и креативного.

Группа «Филиал», в центре – наш импресарио

К нашему возвращению в полк у Мелешко появилась еще одна новость: политотдел корпуса дал распоряжение снять нас с предстоящих в начале марта учений и бросить на организацию праздника 8-го марта. «Вот она – слава!» – одновременно подумали мы. Концерт в техникуме только укрепил это ощущение: полнейший триумф с проявлениями массовой истерии! Мы уезжали на машине, а вслед нам неслись аплодисменты и скандирование: «Филиал!», «Филиал!».

А вот и наши «гастроли» в техникуме

Однако на учения мы все же поехали. Потому что жизнь наша хоть и пошла по-новому, но не совсем так, как мы предполагали.

«Я вернулся с учений. У нас – не очень-то весело, я имею ввиду Карабах и Сумгаит, как-никак это совсем рядом. Сам праздник мы встречали уже в Караязах. 23.03.1988 г.»

Нет, с нашей концертной деятельностью все складывалось хорошо, недостатка в выступлениях мы не испытывали, просто с конца февраля 88-го стало гораздо отчетливее ощущаться то, что жили мы далеко от дома, на Кавказе. Пресловутый «национальный вопрос» периодически о себе напоминал и раньше, а с этих пор вышел на первое место. 27–29 февраля произошли события, вошедшие в историю страны как «Сумгаитский погром».

В полку армяне с азербайджанцами время от времени сталкивались врукопашную, но эти стычки заканчивались быстро и бескровно. Наша компания к этим конфликтам относилась как к чему-то далекому, не имеющему прямого отношения к нашей жизни. Вот когда на кого-то из нас наезжал какой-нибудь местный житель, это было другое дело, но и такие неприятности ограничивались считанными эпизодами. Сказывалось и привилегированное положение, и то, что кавказцы, в основном, конфликтовали друг с другом, а не с русскими или украинцами. Конечно, что-то о событиях у соседей мы слышали. Один командир взвода с его «Карабах наш!» чего стоил! Но вся полнота картины, разумеется, оставалась вне нашего ведения: из-за чего возник конфликт, как он развивался, чью сторону занимала Москва? Об этом в газетах старались не писать и по телевидению не рассказывать. Сумгаит эту информационную блокаду вскрыл. Скорее всего новости, заполонившие полк в самые последние дни февраля, далеко не во всем соответствовали действительности, но это не имело особенного значения.