Эмма Донохью - Комната

Я качаю головой:

— Никакие мы не пришельцы. Ма говорит, что мы останемся здесь навсегда, до самой смерти.

— Ну, я хотела сказать… что вы в первый раз появились здесь.

Когда я съедаю свой ужин, Норин отводит меня в комнату, в которой сидит Ма, держа за руку человека в кепке. Он вскакивает и говорит ей:

— Я уже объяснял твоей матери, что не хочу…

Но Ма перебивает его:

— Папа, это — Джек.

Он отрицательно качает головой.

Но ведь Джек — это я. Он что, ожидал увидеть кого-то другого?

Мамин папа смотрит в стол, и все его лицо покрывается потом.

— Не обижайся.

— Что ты хочешь этим сказать? — Мне кажется, что Ма вот-вот сорвется на крик.

— Я не могу находиться с ним в одной комнате. Меня трясет от одного его вида.

— Но ведь это же твой внук! Ему уже пять лет, — кричит Ма.

— Я неправильно выразился. Я… я еще не адаптировался к разнице во времени. Я позвоню тебе попозже из гостиницы, хорошо? — Человек, которого зовут моим дедушкой, проходит мимо, даже не взглянув в мою сторону. Он уже у самой двери.

И тут раздается грохот — это Ма бьет кулаком по столу:

— Нет, не хорошо!

— Хорошо, хорошо.

— Сядь, папа.

Но он не двигается с места.

— В нем заключен для меня целый мир, — говорит Ма.

О ком это она? О своем отце? Нет, наверное, все-таки обо мне.

— Конечно, это совершенно естественно. — Дедушка вытирает кожу под глазами. — Но стоит мне только представить, как эта скотина…

— А для тебя было бы лучше, если бы я умерла?

Он снова качает головой.

— Тогда научись жить с этим, — говорит Ма. — Я вернулась…

— Это просто чудо, — вставляет дедушка.

— Так вот, я вернулась не одна, а с Джеком. Значит, произошло два чуда.

Дедушка кладет руку на дверную ручку.

— Но мне трудно прямо сейчас…

— Другого случая у тебя не будет, — предупреждает его Ма. — Садись.

Но дед не трогается с места. Потом он все-таки подходит к столу и садится. Ма указывает мне на стул рядом с ним, и я сажусь, хотя мне этого совсем не хочется. Я рассматриваю свои ботинки, они сморщились по краям. Дедушка снимает кепку и смотрит на меня.

— Рад встрече с тобой, Джек.

Я не знаю, что надо говорить в такой ситуации, но на всякий случай произношу:

— Пожалуйста.

Вечером мы лежим с Ма в постели, и я сосу ее грудь в темноте. Потом я спрашиваю:

— А почему он не хотел меня видеть? Он что, снова сделал ошибку, как с нашими похоронами?

— Вроде того. — Ма с шумом выдыхает. — Он думает… он думал, что мне было бы лучше без тебя.

— Где-нибудь в другом месте?

— Нет, если бы ты вообще не появлялся на свет. Представляешь?

Я пытаюсь представить это, но не могу.

— А ты тогда была бы Ма?

— Нет, не была бы. Так что это — дурацкая идея.

— А он — мой настоящий дедушка?

— Боюсь, что так.

— А почему ты этого боишься?

— Я хотела сказать: да, настоящий.

— И он был твоим папой в те времена, когда ты была маленькой девочкой в гамаке?

— Еще раньше, с шестинедельного возраста, — отвечает Ма. — Именно тогда они принесли меня к себе из больницы.

— А почему родная Ма тебя там оставила? По ошибке?

— Я думаю, она очень устала, — отвечает Ма, — она была еще очень молодой. — Ма садится на кровати и громко сморкается. — Папа со временем привыкнет, — говорит она.

— К чему?

Ма издает короткий смешок.

— Я хотела сказать, что он будет вести себя лучше. Как настоящий дедушка.

Значит, как отчим, только тот — дедушка не настоящий. Засыпаю я легко, а просыпаюсь в слезах.

— Все будет хорошо, все будет хорошо, — успокаивает меня Ма, целуя в голову.

— А почему они не хотели прижимать к своей груди обезьянок?

— Кто?

— Ученые. Почему они не прижимали к своей груди малюток обезьян?

— Вот ты о чем. — Секунду спустя Ма говорит: — Может, и прижимали. Может, малюткам обезьянам нравились человеческие объятия.

— Но ведь ты сказала, что они вели себя очень странно и кусали самих себя.

Ма ничего не отвечает.

— А почему ученые не вернули обезьянкам матерей и не попросили у них прощения?

— И зачем только я рассказала тебе эту старую историю, которая произошла много лет назад, когда меня самой не было на свете!

Я кашляю, и мне некуда высморкаться.

— Не думай об этих обезьянках. У них теперь все в порядке.

Ма так крепко прижимает меня к себе, что становится больно шее.

— Ой!

Она отодвигается.

— Джек, в мире много разных вещей.

— Зиллионы?

— Зиллионы и зиллионы. И если ты попытаешься поместить их в свою голову, то она у тебя просто лопнет.

— Но как же быть с малютками обезьянками?

Я слышу, что она как-то странно дышит.

— Да, в мире есть много плохого.

— Как получилось с обезьянками?

— И даже хуже, — говорит Ма.

— А что хуже? — Я пытаюсь себе представить, что может быть хуже.

— Я тебе расскажу об этом, только не сегодня.

— Когда мне будет шесть лет, да?

— Может быть.

Она укладывает меня спать. Я прислушиваюсь к ее дыханию, считая ее вдохи до десяти. Потом отсчитываю десять своих.

— Ма!

— Да?

— Ты думаешь о том, что может быть хуже?

— Иногда, — отвечает она. — Иногда мне приходится об этом думать.

— Мне тоже.

— Но потом я выкидываю эти мысли из головы и засыпаю.

Я снова считаю вдохи. Я пытаюсь укусить себя за плечо, но мне становится больно. Теперь я уже не думаю об обезьянках, я думаю обо всех детях в мире, но не о тех, которых видел по телевизору, а о настоящих, которые едят и спят, какают и писают так же, как и я. Если уколоть их чем-нибудь острым, из них потечет кровь, а если пощекотать, то они засмеются. Мне хочется увидеть их, но, когда их много, а я один, у меня начинает кружиться голова.

— Так ты понял? — спрашивает меня Ма. Я лежу в постели в комнате номер семь, а она сидит на краю.

— Я буду спать здесь, а ты — в телевизоре, — говорю я ей.

— На самом деле я буду внизу, в офисе доктора Клея, разговаривать с телевизионщиками, — отвечает мне Ма. — Мое изображение будет снято на видеокамеру, и позже, уже вечером, его покажут по телевизору.

— А почему ты хочешь поговорить с телевизионщиками?

— Поверь, мне этого совсем не хочется. Но я должна ответить на все их вопросы, иначе они от нас не отвяжутся. Я вернусь, когда ты еще будешь спать. Во всяком случае, к тому времени, когда ты проснешься, я уже буду здесь.

— Хорошо.

— А завтра нас ждет настоящее приключение. Ты помнишь, куда Пол, Диана и Бронуин обещали нас отвезти?

— В Музей естественной истории, посмотреть на динозавров.

— Правильно. — Ма встает.

— Спой мне песню.

Ма садится и поет песню «Спустись пониже, милая колесница». Но она поет ее слишком быстро, а голос у нее еще хриплый от простуды. Она берет меня за руку и смотрит на мои часы со светящимися цифрами.