Валерий Бочков - К югу от Вирджинии

В начале сентября к Дорис приехала младшая сестра. Она представилась Колиндой, на деле же ее звали Моника. Хмельная Дорис, наклонясь к Полине, добавила, что сестру с детства считали слегка не в себе. Сказала шепотом, словно сестра, отлучившаяся в уборную, могла ее услышать.

Они сидели в ресторане «Под оливами», одной из фальшивых итальянских харчевен, с пластиковыми побегами винограда по античным муляжным фрескам, с дрянной едой, залитой кетчупом, дешевой кислятиной, безуспешно выдающей себя за кьянти. Полина, уткнув кулак в подбородок, рассеянно накручивала макароны на вилку, жирная красная жижа завораживала, макароны соскальзывали, приходилось начинать заново.

– Она всем плела, что к ней каждую ночь прилетает волшебный эльф Альберих, – Дорис дышала чесноком в лицо Полине. Хмыкнув, добавила: – Знаю я, кто к ней прилетал…

– Знаю, это из Нибелунгов, у него еще плащ-невидимка, который Зигфрид потом… – заканчивать Полине было лень, да Дорис и не слушала.

Полина жалела, что согласилась пойти. Обе сестры действовали на нервы, но сидеть в мотеле было совсем тошно. До конца ее контракта с «Еврейским обозрением» оставалось меньше месяца, Бетси обещала похлопотать насчет продления, но это тоже зависело не от нее. «Оптимальный вариант – выбить постоянное место архивариуса. Кто-то должен навести порядок в архиве!» – убежденно говорила Кляйн. Полина вежливо кивала, улыбалась. Бетси начинала жаловаться на тупость начальства, бестолковость типографии, безалаберность авторов, на свою мигрень и жуткий воздух Манхэттена.

«Кто ж тебя насильно тут держит?» – улыбалась и кивала Полина, ловя себя на том, что постепенно начинает ненавидеть не только Бетси, но и всех, у кого есть работа, есть зарплата, есть обозримое будущее. Ее личная перспектива постепенно сузилась до одного месяца. За это она ненавидела и себя.

Колинда-Моника (в одном лице), крупная, как и сестра, в высоких кавалерийских сапогах и кожаной куртке, звучно топая по кафелю, прошла между столиками, уронила салфетку, одним ловким движением подхватила ее с пола и, загадочно ухмыляясь, села. Она была тоже навеселе. Официантка шустро сгребла грязные тарелки, сунула им картонки с десертным меню. Сестры заказали крем-брюле, Полина начала читать меню, от одних названий ее начало мутить. Она попросила чаю.

На обратной дороге сестры пели, у Дорис неожиданно оказалось приличное контральто, Колинда фальшивила, но пела громко и с азартом. Полина молча сидела сзади, воткнув кулаки в карманы куртки и с неприязнью разглядывая полную луну, скачущую по черным крышам неказистого Бронкса.

Потом, уже в мотеле, Полина приткнулась у окна, в руке теплый пластиковый стакан какого-то пойла, то ли граппы, то ли кальвадоса. Колинда уговорила ее выпить на сон грядущий, сестра определила ее в пустующий номер со сломанным душем. Луна в окне забралась уже в самый угол, стала меньше, ярче и веселей, Полина с отвращением сделала еще глоток.

Колинда беспрерывно тараторила, по номеру были раскиданы вещи, очевидно, так происходил процесс распаковки чемоданов. Стянув сапоги и джинсы, сестра так и осталась в драных колготах, то ли забыв, то ли передумав надеть что-то.

Было тошно, хотелось уйти, но Полина сидела. Быть рядом с этой неопрятной глупой бабой ей казалось надежнее, чем остаться наедине с собой.

– А его брат, Вилли, он на меня глаз положил, сечешь? А Дорис, она сначала с Джимом, а после, когда «Синклер-Хаус» перевели в Вайоминг, это какой же год-то? – то она и с Донни Барковски шуры-муры закрутила. Во как! – Колинда вытащила туфлю из чемодана, а из туфли белые трусы, потом еще одни, красные. – Учись, как паковать надо!

Нервозность и злость сменились апатией и тоской. Комната, полуголая задастая тетка, луна, стакан в руке постепенно утратили реальность. «Не могу же я в самом деле здесь сейчас сидеть?» Полина даже хмыкнула – абсурд! Голова плыла, завтрашнее похмелье обещало быть тяжким, но эта мысль показалась пустяковой, и Полина влила в себя остатки то ли граппы, то ли кальвадоса.

– Донни Барковски, – Колинда закатила глаза, вытащила из чемодана литровую бутыль джина, завернутую в газету. – Знаешь, как мы его звали? Донни-Восемь-с-половиной! Сечешь? – Она заржала. Из соседнего номера стали стучать в стену.

Полина тоже засмеялась, уронила пустой стакан на пол, нагнулась и чуть не упала, в последний момент уцепившись за подоконник. Пол подпрыгнул, качнулся и встал на место, чуть более наклонно, чем прежде. Полина подняла мятую газету.

– Данциг? Это что, серьезно? – Газета называлась «Данциг кроникл».

– Ну! – Колинда, почесывая тугую ляжку, уставилась на Полину. – Данциг, штат Теннесси. Дикая дыра! На сто миль вокруг поля да леса. Озеро есть, Боден называется. Три ресторана на весь город. Ресторана! – Она плюнула. – Одно название, там даже бухла не подают.

– Это как? – Полина расправила газету на колене, передовица писала об открытии новой школы.

– Сухой город! Не слыхала? В городской черте ни одного бара, ни одной ликерной лавки… Хочешь бухнуть – сорок минут туда, сорок обратно. Единственный магазин в округе на седьмой дороге, за Старым кладбищем. Да и тот раза три поджигали.

– Кто поджигал?

– Немчура это чокнутая…

– Какая немчура?

– Поэтому вот и запасаешься… – Колинда выудила из чемодана еще одну бутылку. – Впрок…

– Ну, здесь-то с этим проблем нет. – Полина перевернула страницу, там было интервью с директором школы со странной фамилией Галль. Одновременно этот Галль являлся проповедником Церкви Всех Святых города Данцига.

Ночью ей приснился город Данциг. Белая школа была похожа на Акрополь, вокруг, между дорических колонн и дальше, по густой траве, бегали румяные дети. Директор Галль, в тоге, шитой золотыми цветами, благосклонно взирал на белокурую детвору, на породистом арийском лице сияла улыбка. Горизонт раскрывался во всю ширь, как на полотнах Пуссена, а по небу сияли белоснежные облака, расставленные в симметричном порядке. Вокруг торжественно били фонтаны, вода весело звенела, искрилась, журчала.

Проснулась Полина от лютой жажды, голова тупо ныла, словно внутри зрел большой нарыв. Было без пяти десять. Нашарив в сумке телефон, позвонила Бетси. Сиплым голосом неумело наврала про месячные, что боль дикая и еле ползает. Вторая часть, впрочем, была истинной правдой.

Бетси притворно посочувствовала, под конец злорадно добавила:

– У меня, слава богу, с этим покончено. Менопауза.

К полудню Полина добралась до душа. Там, прислонясь затылком к скользкому кафелю, долго стояла под постепенно остывающими струями. Голову отпустило, а настроение отчего-то стало еще хуже. Пыталась высушить волосы, фен едва работал, потом завонял горелой проводкой. Полина намотала на голову полотенце тюрбаном, голая прошлась из угла в угол, постояла у окна: ангел на кирпичной стене, шоссе, пустой рекламный щит над эстакадой. Она зевнула, залезла под одеяло и сразу заснула.