Валерий Бочков - К югу от Вирджинии

– И нет никаких улик.

– А птица! Птица! – Полина вскочила, тут же быстро села, зажав ладони между коленей.

– Птица? А как она попала в закрытый дом? Замки целы, окна на щеколдах.

– Вот пусть полиция и разберется!

– Они разберутся. – Майор мелкими глотками допил бурбон, как воду, поставил стакан на пол. Полина поморщилась и отвернулась. – Они разберутся, и выяснится, что птицу принесла ты сама. Сама отрезала голову, сама позвонила в полицию.

– Я?! Это же бред! – Полина возмутилась. – Зачем? Ну зачем?

Старик откинулся в кресле.

– А вот это тебе и придется объяснить шерифу Ленцу. Зачем ты это сделала.

– Бред! – Полина нервно засмеялась.

– Вот именно – может, в бреду ты была, может, помрачение рассудка. Тут до тебя одна панночка учительствовала, Лорейн… – Майор выудил из нагрудного кармана пачку, закурил. – Так вот, она однажды утром села на велосипед и уехала.

– Велосипед?

– У крыльца стоял. – Тед кивнул в сторону окна. – Красный. Она на нем и в школу ездила, и вообще… Но не про то я – она все свои вещи оставила. Явился Ленц, его ребята весь училкин скарб по мешкам распихали, в кузов закинули и укатили. И все.

– Все?

– Угу, была училка, и нету.

– Так где… куда… – Полина растерянно развела руки. – Как это?

– А вот так. – Старик ухмыльнулся, стряхнул пепел в стакан, потом нахмурился. – Она в полицию звонила, несколько раз, говорила, что кто-то по чердаку бродит, потом ей какие-то шорохи в стенах мерещились, словно там скребутся когтями. Потом… – майор затянулся, выпустил дым в потолок. – Потом она нашла птицу. Без головы.

Полина замерла, между лопаток прошел холодок. Она молча смотрела в окно с приклеенной картонкой из-под пиццы.

– Не знаю кто, сам ли Ленц или кто еще распустил слух, что училка чокнулась. Короче, когда она исчезла, никто особо не удивился. Ты слушаешь?

Полина встала, тихо прошла к двери.

– Ты куда? Погоди… – Старик привстал, Полина, не оборачиваясь, вышла.

В трубке плыли гудки, долгие и гундосые. Потом кто-то ленивый отозвался:

– Полиция.

– Але! – Полина растерялась. – Полиция?

– Ну, полиция, полиция. Говорите.

– Вы можете приехать? – Полина вдруг поняла, что старик сосед оказался прав: она даже не могла толком объяснить, что произошло. – У меня тут… Кто-то проник в дом…

– Фамилия, адрес? – ленивый устало вздохнул на том конце. – Ну?

– Полина Рыжик, Розенкранц сто одиннадцать. Это у кладбища, последний дом.

Полицейский «Плимут», шоколадный с рыжей полосой на боку и белой надписью «Шериф», остановился посередине улицы. Задняя дверь распахнулась, шериф Ленц молодцевато выскочил, потянулся, разминая кулаками поясницу. Напялил белую шляпу, глянул в отражение в стекле «Плимута», аккуратно поправил поля и направился к дому. Хрястнула шоферская дверь, появился еще один полицейский, Полина, подглядывавшая из гостиной, отпрянула от окна и пошла открывать.

Шериф Ленц вблизи оказался загорелым сорокапятилетним (или около того) здоровяком с крепкой шеей и белесыми рыбьими глазами, странно смотревшими сквозь собеседника. Он слушал Полину не перебивая, иногда одобрительно кивал мясистой головой, каждый кивок состоял из трех коротких кивочков. Полина старалась говорить спокойно, рассудительно, пару раз она осаживала себя, замечая, что начинает частить. Главное, произвести впечатление уравновешенного, здорового человека.

Второй полицейский, увалень с деревенским лицом, остался в коридоре, достал блокнот и что-то начал туда записывать. Он изредка поглядывал на Полину, потом снова утыкался в блокнот, писал, шевеля губами.

Полина выдохлась, рассказав все, она замолчала. Шериф совершил очередной ритуальный кивок, пожевал губами и, глядя сквозь Полину, безразлично спросил:

– Это внизу?

Она кивнула.

– Ну, тогда пошли. – Ленц, не глядя, кивнул коллеге-писарю.

Кровь на столе засохла и стала коричневой. Птичьи лапки сухими ветками торчали вверх. Полина двумя пальцами держала полотенце, потом незаметно бросила его в угол. Шериф, скрипя тугими сапогами, обошел стол по часовой стрелке, потом против.

– Сержант, – не глядя, обратился он к коллеге.

Тот вынул из нагрудного кармана дешевую камеру, сделал несколько снимков. От вспышки у Полины поплыли круги перед глазами. Шериф протер глаза, дошел до двери в сад, подергал за ручку. Удовлетворенно кивнул три раза.

– Вот моя визитка, тут телефон. Звоните, если что.

Полина взяла картонку, растерянно посмотрела на Ленца.

– Советую сменить замок, – подавшись вперед, словно по секрету произнес он. Полина уловила запах мыла, детского розового мыла.

– А… как же… – она кивнула в сторону стола.

– Полиция Данцига убийством птиц не занимается, мэм. – Ленц, ухмыляясь, приложил два пальца к шляпе. – Мы не Гринпис.

Полина отодвинула занавеску. Шоколадный «Плимут» зарычал, широко развернулся и не спеша покатил в сторону центра.

Полина вернулась на кухню. Подняла полотенце, прикусив губу, обошла вокруг стола. То, что было птицей, быстрым, летающим, щебечущим существом, теперь мало чем отличалось по своей безжизненности от стола, табуретки, капающего крана или тусклой лампы в мутном шаре над столом.

Сложив полотенце вдвое, Полина осторожно, словно боясь сломать, взяла птицу и, выставив руку, понесла к мусорному ведру. Труп оказался мягким, как плюшевая игрушка, но тяжелым, тяжелей, чем она могла предположить.

За ночь не случилось ничего, Полина, не раздеваясь, спала на диване в гостиной. Рядом на полу лежал хлебный нож, а у дверей были составлены баррикады из стульев.

После урока класс быстро пустел, ученики, топая и толкаясь, вываливались в коридор. Полина записывала в журнал; подняв голову, она увидела, что Михаэль, сын белошляпого шерифа-боровика, остался. Шарлотта, его подружка, шепнув ему что-то, вышла из класса и притворила дверь. Полина вопросительно посмотрела, Ленц-младший ухмыльнулся и поощрительно ей кивнул, мол, продолжайте, я подожду.

«Ну и наглец! – вспыхнула Полина, наклоняясь над писаниной, хотя все уже было заполнено. Она теперь просто водила ручкой, поправляя закорючки у букв. – Что папаша, что сынок! Ничего, пусть подождет».

Полина украдкой подняла глаза, тут же столкнулась с его взглядом – Михаэль без церемоний пялился на нее, разглядывал, вальяжно закинув локоть за спинку стула и выставив в проход длинные ноги. Полина уткнулась в журнал. Ей показалось, что она краснеет. Только этого не хватало! У букв начали появляться завитки и узорные цветочки. Полина глубоко вдохнула, отодвинула журнал.

– Что тебе? – Голос получился почти сердитым, она добавила мягче: – Что-нибудь случилось, Михаэль?