Фрэнк Сарджесон - Избранное

Когда мать спрашивает, как он себя чувствует, он всегда отвечает — ни капельки не лучше. Так безопаснее. А новый доктор сказал — ему полезны солнечные ванны, и усиленное питание, и нужен покой и отдых по меньшей мере на полгода. А в остальном предоставьте его самому себе. Пока он не чувствует себя лучше, ничего с ним не могут поделать.

И он усмехнулся и сказал — бедная мама. Сорвалось ненароком, вообще-то он по обыкновению ничего не собирался говорить вслух, хоть тут и некому услышать.

Никто не полезет сквозь заросли ежевики, а если кто-нибудь пойдет берегом, под ивами, надо думать, слышно будет еще издали. На другом берегу не видно никакого жилья, и, надо думать, едва ли с той стороны его кто-нибудь увидит.

Солнце стало чересчур припекать, и он сел, стряхнул со спины травинки и сучки, потом поднялся. Спереди он весь очень славно загорел, а дома, в спальне, изгибаясь, изворачиваясь перед зеркалом, убедился, что сзади загар еще темнее. Он вскинул руки вверх, присел, выпрямился, еще раз, еще, раз-два, раз-два. Наклон вперед, похлопать ладонями по бедрам, напрячь мышцы, снова расслабить.

Когда была зимняя ярмарка, тетя Клара повела его в балаган, где показывали татуированную женщину. Женщина была в юбке с прорезями, и она выставила огромные толстые ноги в прорези, так что всем видны были картинки на ногах. А потом повернулась спиной, и стали видны картинки по всей спине, такое на ней было платье, почти ничего не закрывало. И она сказала, она будет какому-нибудь почтенному человеку хорошей женой, потому что, если на него нападет бессонница, он может сидеть и разглядывать картинки. Но тетя Клара сказала, это отвратительно, и не стала смотреть. А потом та женщина сказала, если кому из мужчин угодно, пускай потрет ей спину и сам убедится, что картинки не стираются, и тогда тетя Клара за руку потащила Генри из балагана. Но он оглянулся и увидел, как один человек послюнил палец и хотел стереть картинку.

Бедная тетя Клара, сказал он.

Он вышагивал взад-вперед, стараясь поднимать колени повыше, левой, правой, левой, правой. Потом двинулся по кругу, быстрей, быстрей и под конец бегом.

Однажды в субботу, когда он был еще совсем маленький, отец повел его поглядеть, как одна дама полетит на воздушном шаре. Посреди выгона горел костер, а над костром плясал и вздрагивал воздушный шар. Вокруг костра стояли люди и натягивали привязанные к шару веревки. Они тянули из всех сил и кричали, что долго им шар не удержать. И все говорили, а где же та дама, может, она явится слишком поздно, но тут по дороге подкатил «форд», и шофер громко сигналил. У ворот из машины вышла дама, на ней было туго обтягивающее трико, точно на акробатах в цирке, и шляпа со страусовым пером, и она побежала на середину выгона к шару. И те люди еще сильней натянули веревки и закричали, но, когда она была уже рядом, им не удалось удержать шар, они выпустили веревки, и шар взвился вверх. И эта дама сдвинула шляпу на затылок, так что большущее перо легло ей на плечо, выставила одну ногу вперед, подбоченилась и стала кричать на тех людей и ругаться нехорошими словами. И отец потянул Генри за руку прочь, они пошли домой, и отец сказал, эта дама просто мошенница.

Бедный отец, сказал Генри.

В конце концов, может быть, утром он и не подглядывал.

Он перестал бегать, тяжело дыша, опустился на колени на самом краю берега и посмотрел в воду. По песчаному дну ползают крохотные детеныши-рачки. Два рака побольше, нацелив клешни, стараются обойти друг друга с тыла.

То были самые лучшие каникулы за всю его жизнь. Всей семьей сели в поезд, и он оказался рядом с какой-то старой дамой, а она разговаривала со своим соседом. За всю жизнь я только один раз была на скачках, рассказывала она, и выиграла десять фунтов. Все друзья стали мне говорить — иди домой, ты уже разбогатела. Но я не послушалась, нет, я осталась и проиграла все свои деньги, и пошел дождь и погубил прекрасное страусовое перо на моей шляпе. А со станции до фермы ехали в открытой коляске. И Арнольд смастерил лук и стрелы, и они ходили к оврагу и стреляли в трубастых голубей, у которых хвост веером. И мистер Джоунс прокатил его на лошади без седла, руки у него были волосатые, дочерна загорелые, а на ногах сапоги из жесткой кожи и подбиты серебряными гвоздями. И в ручье они увидали раков, и мистер Джоунс сказал — он зовет их ползунами, а маори их называют коура. И отец взял всех прокатиться в плоскодонке вверх по ручью, но угодил под нависшую ветку, и мама оказалась в воде.

Бедная мама, сказал он.

Но если отец не подсматривал, почему я на него подумал? — сказал он.

Не знаю, сказал он.

Сел на берегу и свесил ноги в воду, по воде пошла рябь, и раков не стало видно. А когда вода успокоилась, они уже исчезли.

Он соскользнул ниже, ноги коснулись дна, и он пошел вброд по ручью, потом поплыл вкруговую обратно к берегу. А потом, цепляясь за береговые травы, стал взбивать воду ногами.

Вылез на берег и стал на краю, ладонями стряхивая с себя воду. Так и стоял, подставляя солнцу то спину, то живот, пока совсем не обсох.

Ничего я не знаю, сказал он.

Пошел к своей одежде за носовым платком, достал его из кармана, вместе с платком достал письмо от Мардж и перечитал заново от начала до конца. Ее дядя, адвокат, готов взять его в свою контору, писала Мардж, и хочет, чтобы Генри приступил к работе после пасхальных каникул.

Изредка он ненадолго засыпал и опять просыпался от холода. Скорчился в ледяной постели, ныли затекшие ноги, и он твердил себе, что надо встать, поискать, чем бы еще укрыться. И все же час за часом лежал не шевелясь, мучительно хотелось вытянуть ноги, но он знал, каково будет ступнями коснуться ледяного изножья кровати…

зачем ну зачем я здесь в холоде и в темноте? Холодная постель поворачивается к солнцу, холодный зародыш ждет часа родиться на свет. Зачем я зачем зачемяздесь

…уснул на рассвете, и разбудил ее голос; и все еще так холодно, что не шевельнешься, но, лежа лицом к стене, можно смотреть в щель между досками. Она стоит в саду, ниже по склону холма, в халате, наклонилась над грядками, так что космы падают на глаза, и разглядывает ростки. Его разбудили ее пронзительные крики, но сейчас она что-то бормочет себе под нос — и вот хватается обеими руками за волосы, вскидывает руки вверх и опять вопит, подняла голову, ему видно ее лицо и кривящийся в крике рот. А еще ниже по косогору, за уэйрой [6] Уэйра — дом (маори). и садовой оградой, полдюжины псов сидят и слушают, натянув цепи во всю длину, и вот один начинает лаять и рваться на цепи. Тогда поднимают лай и остальные, и наконец уже не отличишь лай от эха, что отдается через всю долину.