Фрэнк Сарджесон - Избранное

— Ладно,— говорю,— я на тебя полагаюсь. А как у тебя с наличными, Терри? — спрашиваю.

— Обойдусь,— говорит он.

— Да есть они у тебя? — спрашиваю.

— Пара-другая шиллингов,— говорит он.

— Ну а Редж? — говорю. Не сумел удержаться, но, конечно, покраснел.

— С Реджем я встречаться не собираюсь,— сказал он вроде как с досадой, и я не знал, радоваться или жалеть. Все-таки у Реджа можно было бы и призанять.

— Я буду за тебя тревожиться, Терри,— говорю.

— Ни к чему,— говорит он, и я замолчал, потому что вижу, он злиться начинает.

Тогда я сказал: ладно, и попросил его не шевелиться, а сам сунул ему сверток в карман, так, что фараон ничего не заметил. О чем больше говорить, я не знал, и мы просто сидели и молчали. И я бы так хоть до ночи просидел, но фараон сказал, что раз мы обо всем переговорили, так мне пора. Ну, мы пожали друг другу руки, и Терри сказал, что наврет что-нибудь миссис Клегг, если она спросит. Тут мы пожелали друг другу всего наилучшего, и я пошел в камеру. Фараон меня запер, а я только думал, что все будет хорошо.

Днем ничего не произошло. Я опять прилег на скамью и, наверное, заснул, потому что только и помню, как фараон принес еще поднос. И не хуже, чем первый. И я даже подумал: понятно, почему в суде столько дел, раз за решеткой так кормят.

Когда он пришел за подносом, то принес мне одеяло на ночь, и я почитал немножко про ковбоев, а потом решил лечь и хорошо выспался бы, но только кто-то начал кричать в коридоре, и я проснулся. По голосу судя, старуху забрали, пьяную. И потом она меня все время будила, но когда я проснулся на рассвете, все было тихо.

Проснулся я и по-прежнему чувствую, что все будет хорошо, и просто дождаться не мог, чтоб меня в суд повезли,— поскорее, думаю, все кончилось бы. На завтрак дали яичницу с грудинкой, а потом все двери в коридоре отперли и нас собрали в том конце, где мы с Терри разговаривали. Я даже не думал, что такая компания соберется, хотя женщина была одна, и даже не верилось, что это она ночью орала, такой у нее был приличный вид. Словно мать кого-нибудь навестить пришла. Ну да это факт известный: люди, когда трезвые, на себя пьяных не похожи.

Стоим, а нас легаши в штатском окружили, и один в форме выкликает наши фамилии и причину ареста. Для чего, я так и не разобрал, но подумал — чтоб хорошенько к нам приглядеться, а вдруг кто-нибудь тут по другому делу разыскивается. Я, правда, покраснел, когда услышал, за что меня забрали. Паршивые такие словечки, можете мне поверить, и я подумал: черт, почему им это так называть понадобилось? А, ладно, думаю, сами эти легаши, конечно, много чего делали такого, про что не рады были бы услышать, а особенно в таких паршивых словах.

Только сделать я ничего не мог и стоял с остальными, пока они не кончили и не развели нас обратно по камерам. И я уж совсем на стенку лез, так мне надоело там одному сидеть, когда за мной пришли те два легаша, которые меня забрали. Пора ехать в суд, говорят. И спрашивают, есть ли у меня адвокат.

— Нет,— говорю.— Мне никакие адвокаты не нужны.

— Ладно,— говорит один,— только потом не жалуйся, что тебя не предупреждали.

Тут они меня повели, и до полицейского суда идти было недалеко, а я только пожалел, что не дальше. День выдался самый что ни на есть летний (хотя такой же, как все прошлые недели), и шли мы через площадь, всю в деревьях и цветах. Трава от солнца пожухла, но все равно там было красиво и прохладно: ведь поглядишь на струю из шланга — и сразу тебе прохладнее становится. И смотреть, как ребятишки в школу прямиком бегут, тоже приятно было, но я подумал, не веди меня пара легашей в суд, так я, наверное, ничего этого не заметил бы.

Ну да, как я сказал, идти недалеко было, а в приемной суда нам долго пришлось дожидаться моей очереди. Сначала разбирались дорожные происшествия, а потом, после пары-другой пьянчуг, судья задал жару одному старикану, на которого, по правде говоря, смотреть было довольно противно, за то, что он хотел с собой покончить. Повязка на шее его не то чтоб красила, и вид у него был такой скверный, что ни у кого, кроме судьи, наверное, духу не хватило бы так его отчитывать. Но судья, конечно, думал, что обошелся с ним мягко, потому что отпустил, а не засадил за решетку.

Тут после старика подошла моя очередь, меня посадили рядом с легашом, а я все Терри высматривал. Народу собралось немного, и я сразу увидел, что его нет. Потом мне велели встать, пока они сообщали судье обвинения, и тут привели Мэгги. Она только раз на меня посмотрела, а потом все время отводила глаза. И вы даже не поверите, чтоб можно было так гладко врать, а уж понавешивала она на меня всякого. Сама расфуфырилась, и поначалу вроде все это ей очень нравилось. Но под конец что-то с ней случилось: не ответила на вопрос, вся побелела и уцепилась за перила перед собой. А судья сказал, чтоб она успокоилась, и посмотрел на меня так, будто думал, что с меня глаз спускать нельзя или что я вот сейчас на нее брошусь. Только мне все равно было, потому что я как раз увидел Терри. Он стоял впереди всех и ухмылялся до ушей, а когда увидел, что я на него смотрю, подмигнул и кивнул в сторону Мэгги. Мне, конечно, сразу стало легче, что он тут, только в голове у меня все перемешалось и подмигнуть ему в ответ я не сумел.

Мэгги опять замолола языком, а я смотрел на нее. Когда она кончила, к перилам подошел легаш и прочел вслух то, что они написали. Тут заговорили про Берта, что его судно ушло, но судья сказал, что Берт тут ни при чем, ввиду того, что я признал в моих показаниях. А потом забубнил, что он намерен постановить и что будет, если я признаю себя виновным и если не признаю. Только я почти ничего из его слов не разобрал, потому что до меня дошло, как я попался, когда подписал эти самые показания. Тут я все понял, можете мне поверить, и совсем взбесился. Не судью слушаю, а пялюсь на этих двух легашей и думаю: а, черт! Только вот это: черт, черт, черт!

Но я понимал, что волю своим чувствам давать нельзя. И сказал себе: держись! И им сказал: не виновен, а когда судья спросил меня про залог, я ответил, что никакого залога не хочу. Я на Терри посмотрел, но он покачал головой. И я вспомнил, как он сказал, что дело может дойти до уголовного суда, и в глубине души я твердо верил, что Терри меня не подведет, пусть все обернется куда хуже, чем я думал.

Но все равно трудно было справляться со своими чувствами, когда легаши вели меня назад в участок. Ведь я все думал, какую они со мной подлую штуку сыграли. Но промолчал, а спросил только, что будет дальше.

— Не торопись,— сказал один.— Мы за тобой приглядим.

— Да,— говорю,— я на это и рассчитываю.

Только я мог бы свою насмешку при себе оставить: чтобы пронять легаша, язык нужен поострее моего.