Орхан Памук - Мои странные мысли

Мевлют старался держать свою тележку для плова подальше от пыли. В те годы, когда шла всеобщая перепланировка города, он никогда не возил свой плов туда, где было слишком шумно или людно. Что его в самом деле поразило, так это снос больших шестидесяти– и семидесятилетних зданий на Таксиме, в конце шестиполосного бульвара. Когда он только приехал в Стамбул, светлокожая приветливая блондинка предлагала ему с рекламного щита высотой в шесть или даже в семь этажей на одном из этих зданий, обращенных на площадь Таксим, томатный кетчуп «Тамек» и мыло «Люкс». Мевлюту нравилось, как она ему улыбалась – с молчаливой, но настойчивой нежностью, – и поэтому он всегда с удовольствием смотрел на нее, когда оказывался на Таксиме.

Ему было жаль, что известный магазин сэндвичей «Кафе-Кристалл», который размещался в том же здании, был снесен. Ни в одном другом месте в Стамбуле не продавалось так много айрана. Мевлют пробовал их фирменное блюдо дважды – острый гамбургер, политый томатным соусом, – покупал он и их айран. «Кристалл» брал йогурт для своего айрана у двух рослых братьев, которые были родом из деревни Имренлер, по соседству с Дженнет-Пынаром. Абдуллах и Нуруллах снабжали йогуртом не только «Кафе-Кристалл»; они также вели регулярные дела с целым сонмом ресторанов и кафе на Таксиме, в Османбее и Бейоглу, которые покупали у них очень много йогурта до самой середины 1970-х, когда большие компании начали распространять свой продукт в стеклянных чашках и деревянных бидонах. Братья, заработав к тому времени много денег, сумели захватить территорию на Кюльтепе и Дуттепе, а также в азиатской части города, а потом пропали вместе со всеми другими торговцами йогуртом. Мевлют понял, как сильно он завидовал богатым и могущественным братьям, которые были настолько умнее его, что им даже не нужно было продавать бузу по вечерам, чтобы сводить концы с концами, только тогда, когда заметил, что считает снос «Кафе-Кристалл» своеобразным наказанием для них.

Мевлют жил в Стамбуле уже двадцать лет. Было грустно видеть, как старое лицо города, которое за двадцать лет он успел узнать, исчезает на его глазах, стирается новыми дорогами, стройками, рекламными щитами, магазинами, туннелями и эстакадами, но было также отрадно чувствовать, что кто-то работает, чтобы улучшить Стамбул. Мевлют не воспринимал город как что-то, что существовало до его появления. Ему нравилось представлять, каким чистым, красивым и современным Стамбул станет в будущем. Он был привязан к людям, которые жили в исторических зданиях с лифтами пятидесятилетней давности, центральным отоплением и высокими потолками, построенными еще до его рождения, и он никогда не забывал, как эти люди относились к нему. Но старые здания неизбежно напоминали ему, что он здесь все еще чужак.

Иногда он думал о том, что вокруг него каждый, кто тоже приехал издалека, богатеет, обзаводится недвижимостью, строит свой собственный дом на своей собственной земле, в то время как он ломает себе спину каждый день, просто чтобы наскрести что-то на своем рисовом бизнесе, который далеко не доходен, но в такие моменты он говорил себе, что роптание будет проявлением неблагодарности по отношению к Создателю в ответ на то счастье, которое Аллах уже даровал ему. Иногда он замечал аистов, летевших над головой, и понимал, что времена года сменяют друг друга, заканчивается еще одна зима, а он медленно стареет.

Райиха.Раньше я часто брала Фатьму и Февзие на Дуттепе (всего один билет на троих), чтобы они могли побыть с тетей Ведихой, побегать и пособирать шелковицу, но теперь больше не могу делать этого. В последний раз, когда я туда ездила, два месяца назад, меня зажал в углу Сулейман, который начал спрашивать про Мевлюта. Я сказала ему, что все в порядке. Но потом он перешел к Ферхату и Самихе в своей обычной саркастической манере.

– Мы не виделись с тех пор, как они убежали, Сулейман, поверь мне, – говорила я, привычно повторяя одну и ту же ложь.

– Вообще-то, я верю тебе, – сказал Сулейман, – и, кроме того, сомневаюсь, что Мевлют захотел бы иметь какие-нибудь дела с Ферхатом и Самихой. Знаешь почему?

– Почему?

– Ты наверняка должна знать, Райиха. Все эти письма, что Мевлют писал из армии, были предназначены Самихе.

– Что?

– Я читал некоторые из них перед тем, как передать их Ведихе для тебя. Глаза, о которых писал Мевлют, – это не твои глаза, Райиха.

Он произнес это с ухмылкой, как будто хорошую шутку. Хвала Создателю, я сохранила самообладание.

Сулейман.У меня не было намерения расстраивать бедную Райиху. Но в конце концов, разве истина не превыше всего? Она не сказала мне ни слова, просто попрощалась с Ведихой, взяла своих девочек и ушла. Раньше, когда им надо было уходить, я сажал их всех в свой фургон и сам подвозил до автобусной остановки в Меджидиекёй, просто чтобы они вернулись вовремя и Мевлют не обиделся на то, что никого нет дома. Дочки Мевлюта обожали кататься на фургоне. Но в этот день Райиха даже не потрудилась попрощаться со мной. Сомневаюсь, что, когда Мевлют вернулся, она спросила его: «Все эти письма ты писал Самихе?» Конечно, она недолго поплакала. Но, обдумав, она поймет, что я сказал ей чистую правду.

Райиха.Я сидела рядом с Фатьмой, держа Февзие на коленях, пока автобус ехал от Меджидиекёя до Таксима. Мои дочери всегда чувствовали, когда мама грустна или расстроена, даже если я им ничего не говорила. Когда мы пришли домой, я сказала, нахмурившись: «Не говорите отцу, что мы ходили повидаться с тетей Ведихой, ладно?» Мне пришло в голову, что, может быть, Мевлют потому и не хотел, чтобы я ездила на Дуттепе, чтобы держать меня как можно дальше от наветов Сулеймана. Как только я увидела вечером милое, детское лицо Мевлюта, я поняла, что Сулейман лгал. Но на следующее утро, когда девочки играли снаружи в саду, я вспомнила, как Мевлют посмотрел на меня на вокзале в Акшехире, и вновь забеспокоилась… В тот день Сулейман был за рулем фургона.

Я вынула письма и, снова перечитывая их, успокоилась. Я чувствовала себя виноватой за то, что поверила в ложь Сулеймана. Но затем я вспомнила, что Сулейман сам приносил мне письма и что он использовал Ведиху, чтобы убедить меня бежать с Мевлютом, и ощутила неуверенность. Вот так я пообещала себе больше никогда не ездить на Дуттепе.

Ведиха.Однажды днем я вышла из дому, не сказав никому ни слова, и села на автобус до Тарлабаши, чтобы повидаться с Райихой. Увидев меня, сестра так обрадовалась, что слезы заблестели у нее на глазах. Она жарила курицу, перевязав сзади волосы, как шеф-повар, с огромной вилкой в руке, вся в клубах пахнувшего кухней дыма. Я обняла и поцеловала девочек, после чего она отослала их в сад поиграть.