Герман Кох - Звезда Одессы

— У него заспанная физиономия, это главное, — сказал я, чтобы дать хоть какой-то ответ: о заикании я не мог вспомнить ничего.

— Раньше Томми сидел на Свекольной улице. А потом, полагаю, перешел на бульвар Лейенберга. Вряд ли он хоть раз в жизни что-нибудь обнаружил, но ведь и стоящие часы дважды в сутки показывают правильное время. А тот, другой, наверное, Бертье Дурачило. На самом деле его зовут иначе, но эту кличку он получил из-за своей пустой башки, и у него, понимаешь ли, шаловливые ручонки — во всяком случае, так говорят. Наверное, не зря: с такими мозгами настоящую женщину ни за что не заполучить. Но так или иначе, если Томми еще раз к тебе зайдет, в чем я сомневаюсь, ты должен передать ему привет от меня. Просто скажи, что если он захочет узнать больше, то всегда может позвонить мне.

Я уставился на Макса. Как раз в это время из-за поворота на площадь Рулофа Харта выскочил трамвай пятого маршрута — с таким завыванием, что мы оба молчали до тех пор, пока он не оказался на середине улицы Ван Барле.

— Но… — начал я.

— Господи, да не смотри ты так испуганно, — засмеялся Макс. — Это же Амстердам. В определенном смысле — еще одни остановившиеся часы. Все парни вроде Томми Мусампы хотят иметь осведомителя, это повышает их статус, понимаешь ли, и они могут притворяться перед своими коллегами вроде Бертье Дурачилы, будто знают больше остальных. Смотри, Бертье Дурачило на самом деле непонятлив, — может быть, я правильно угадал, откуда взялась эта кличка, — но индонезийские полукровки вроде Мусампы хотят выглядеть лучше, чем им предназначено от рождения. Они готовы на все, чтобы догнать других, даже если нужно ехать по обочине. Смешно, но эти сыщики хвастаются друг перед другом тем, у кого самый крутой осведомитель. Так вот, я даю Томми кое-что такое, с чем можно выступать. Время от времени я что-нибудь подбрасываю ему — разумеется, не то, что действительно важно, а то, за счет чего простой сыщик может жировать. Например, тот бедный учитель французского — забыл его фамилию: я позаботился о том, чтобы сыщик Мусампа прибыл на место первым. Взамен я получаю не так много, но все-таки получаю — условно говоря, можно проехать разок на красный свет, потому что такие вещи они забывают не сразу.

Я вдруг почувствовал, как у меня зашевелились волосы. А вдруг Макс звонил сыщику Мусампе, чтобы тот расследовал исчезновение старухи с улицы Пифагора? Но я сразу вытряхнул из головы эту нелепую мысль. Не я ли сам известил полицию? Но тогда, может быть, не случайно к делу подключили именно Мусампу и его сонного, а не заикающегося напарника; и не случайно то, что дело до сих пор не раскрыто.

— Что с тобой? — спросил Макс.

— Что? Со мной? Ничего, я…

— Ты сидишь, и стонешь, и вертишь головой. Если тебе надо посрать, я даю свое разрешение.

Я покачал головой.

— Мне просто жарко, — сказал я.

Макс посмотрел на меня, потом подозвал официантку.

— Я тебе кое-что расскажу, — сказал он, убирая мобильник во внутренний карман. — Дай мне знать, если я уже рассказывал об этом. Год назад или около того мы с Ришардом и еще парочкой друзей сидели на террасе на улице П. К. Хофта, просто трепались и пили пиво, как вдруг появился на велосипеде премьер-министр, этот, как его, Вим Кок, [50] Премьер-министр Нидерландов (1994–2002). который, значит, с приятностью, по-старинному, на велосипеде — ты же знаешь эту манеру: мы не выпендриваемся, мы и так со странностями, — а за ним, виляя колесом, наш славный бургомистр, немножко «белая кость», но лицо симпатичное, ты же знаешь, Патейн, Схелто Патейн. [51] Бургомистр Амстердама (1994–2001).

Тем временем официантка добралась до нашего столика, и Макс протянул ей сотню.

— В этой компании были и другие важные деятели, все запросто, на велосипедах, как большие мальчики, — явно устроили велосипедную тренировку по ориентации в столице . И знаешь, что забавно? Казалось, что они понятия не имеют, где находятся — в какой стране, в каком городе и тем более на какой улице, если ты понимаешь, что я хочу сказать. В этом было даже что-то милое, обезоруживающее: седой Кок, который предпочтет двойной бутерброд с сыром, а не настоящую еду с напитком, почти радостно едет на велосипеде по улице П. К. Хофта, а позади него — славный бургомистр, персонаж сериала пятидесятых годов. Все это так ужасно, так вопиюще наивно . Понимаешь, что я хочу сказать? Помнится, Ришард или кто-то другой поднял стаканчик за их здоровье и крикнул что-то вроде «Эй, Вимпи!»; бедняга сначала испугался, но потом приветливо помахал рукой. У нас после этого завязалась целая дискуссия: если отсюда посмотреть на людей, управляющих страной, ты поймешь, как велик разрыв между вами и как много ты можешь себе позволить. Никто никогда ничего не узнает.

Макс сунул полученную от официантки сдачу в карман, а потом дал ей десятку. Прежде чем встать, он оглядел улицу Ван Барле слева и справа.

— Со мной в последнее время тоже происходят странные вещи, — сказал я, но Макс уже протискивался между столиками к выходу. — У нас была уборщица-марокканка. Не знаю, рассказывал ли я тебе…

Макс, не останавливаясь, широко зашагал в сторону Музейной площади; я не знал, стоит ли пройтись вместе с ним — вдруг он решит, что я ему докучаю? Поэтому я старался идти так, чтобы между нами оставалось хотя бы полметра.

— Ну так вот: летом она ушла в отпуск и не вернулась. А пару недель назад явился марокканец, оказавшийся ее братом, и спросил, не знаем ли мы, что случилось с Фатимой — так зовут его сестренку. В Марокко она, похоже, приехала совсем ненадолго — мы с самого начала именно так и подумали, — и теперь он обходит всех, у кого она работала, и спрашивает, не знают ли они чего-нибудь.

Не сбавляя шага, Макс достал из внутреннего кармана мобильник и стал набирать номер.

— И знаешь, что самое странное? — продолжил я поспешно. — Я все время думал о том, что мне знакомо это лицо. Я уже где-то видел брата Фатимы. И вдруг вспомнил. В кино. В «Калипсо», где мы с тобой встретились в антракте «Столкновения с бездной». Тот марокканец, который пытался спереть сумочку у Сильвии. Ты ему тогда врезал по морде…

Макс остановился, поднес мобильник к уху и снова опустил руку.

— Разве не странно? — сказал я. — Это же какой-то бред, разве не так? Я хочу сказать, велика ли вообще вероятность, что это случится на самом деле?

Макс посмотрел на меня; мне показалось, в его взгляде я уловил искорки легкой иронии, но, оглядываясь назад, я думаю, что это, скорее, был жалостливый взгляд.

— Еще с год назад я бы сказал: один шанс из десяти миллионов, — сказал я. — Но при той скорости, с которой сегодня размножается этот сброд, я скажу так: один к трем.