Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 12

После многочасовых пребываний в кабинетах студии Короткевич зарекался навсегда покончить с кино, подтрунивал надо мной: «Искусство в кино: из фанеры танков наделают и взрывпакетов побольше. Нет, не москали нами правят, а бобруйские торгаши». У него ловко получалось копировать голос Алеся Кучара, всегда выступавшего с трибуны на «белорусской мове» — становилось весело, а мы уже ехали двенадцатым троллейбусом в Аэропорт: там пустынно и дешево. В дороге он продолжал: «Ну какой ты москаль, корни твоей фамилии на нашей земле. Всем известна в наших краях притча: „Заработал, как Заболотский на мыле“». Далее следовал подробный пересказ притчи о незадачливом купце, перевозившем дешевое мыло в прохудившейся барже, в итоге затонувшей… «Мы ленивы и не любопытны», — цитировал он Пушкина. — Вот ты столько лет в Белоруссии. Почему не читаешь «мову» мою? Что же вы за люди русские? Кто ни попадя глумится над вами безответно! Да и мы ж такие же?!. Симонов, Фадеев в классики нарядились, а над Шолоховым мир глумится, и никто из такой армии писателей за него не вступится… В Рогачеве зашел в библиотеку — Корнея Чуковского «От двух до пяти» девять изданий. Почему? Да она вредна детям. Например: «Бабушка умрёт, я буду машинку крутить».

И удивительно, произнесенное слово не звучало обидно, да и мысли были схожи с моими, но он их выразил и не критикански, а с родственной сопричастностью.

Как-то приехав в Аэропорт, мы услышали объявление по радио о скором вылете в Вильнюс и наличии билетов. Володю осенило: «Летим». Благо билет стоил 4–6 рублей (мы только теперь это вспоминаем с добрым удивлением). В Вильнюсе он вызвонил Бронюса Марцинкявичуса. Приехали и другие братья прибалтийские. Стихи, рассказы, творческие планы — застолье длилось мирно. Потом началось смешное: собеседники взревели, когда перешли на дележ границ. Литовцы требовали у Короткевича озеро Нерис (Нарочь). Латыш требовал земли у Даугавпилса. Художник требовал у Короткевича Браславщину… Утром Короткевич будил нас громкой шуткой: «Хотел дойти до Даугавпилса, но вместо этого напился. А ведь я им вчера все отдавал — не берут… Спят…».

В Рогачеве ожидали автобуса на автостоянке. Ветер пронизывающий. Полчаса нет автобуса и людей нет, кроме нас. И вот появилась бабушка с большим чемоданом в сопровождении девочки и мальчика, оба дошкольного возраста. Бабуля осмотрелась, пристроила чемодан на доски и обратилась к Короткевичу, глядя снизу на него, высокого, запрокинув голову к небу: «Хлопчик, покарауль деток и сундук. Я в магазин сбегаю за лиминадом». Володя, загасив папиросу, присел на корточки перед напряженно затихшими детками: «Жаль, конфеток нет, но будут. Как тебя зовут?» — спросил он мальчика. Он молчит, девочка постарше тоже молчит и строго поглядывает на брата. Володя смеется, повторяет вопрос. Мальчик долго молчал и все-таки не утерпел: «Нам не говорят, мы и не знаем». Володя вскочил с возгласом: «Во молодцы! Во молодцы! Не одолеют вас ни империалисты, ни коммунисты». В автобусе он обсуждал с бабулей ее родословную, ребятишки готовы были пойти к нему в гости, да бабуля не изменила своих планов (продукты доставить и внуков).

Короткевич артистично режиссировал свои импровизации. Мгновенно без повода заявляет мне: «Ты римлянин». Увидел, что я возрадовался, и добавляет: «Эпохи упадка». Я мрачнею, он хохочет, и пошло — если Короткевич в ударе, жизнь богаче вымысла. В те годы, полемизируя с радио «Свобода», он нарек его «Картавым радио».

Снимаем документальный очерк «Свидетели вечности». Короткевич, как в своем огороде, ориентировался на земле Белоруссии без проводников: находил дуб Мицкевича в окрестностях Новогрудка или тополь Наполеона на Немане. Мы, участники съемок, ночевали в Рогачеве и у его дяди И. В. Гринкевича. Он радушно кормил нас свежевыловленной в Днепре рыбой. Рыба да и воздух в столовой источали запах мазута. «Да это нельзя есть», — возмущались киношники. Игорь Васильевич, извиняясь, предлагал есть овощи. Владимир Семенович молча и демонстративно ел рыбу, а когда «дядька» вышел, гневным шепотом отчитал: «Ну, что он виноват, если Днепр загажен „Нафтой“. Не лейте соль ему на раны. Пощадите седую голову. Ешьте редиску, щавель. Сняли бы лучше об этой беде сюжет. Да ни у кого духу не хватит! А здесь не вякайте…».

На обороте моего рабочего сценария «Через кладбище» 1963 г. сохранилась такая запись. «Были в Сопоцкино (недалеко от Гродно). Короткевич предлагает снять короткометражку по мотивам записных книжек Эфенди Капиева. Пример: „Степь. Степь. Идут войска… В стороне от дороги, в яме, сидит мертвый пожилой боец. Восковое, бледное лицо опущено. Голова обвязана бинтом.

Войска идут, не обращая внимания на него, покидая эти места навсегда… А он остается сидеть в этой степи, в этой яме, никому не нужный, забытый…

Кто он?

И я думаю: а ведь у него, наверное, где-то семья, дети, жена — ждут они отца своего и гадают, почему нет от него писем. Ждут не дождутся и не подозревают, что сидит отец их в буранной степи, в яме — один, один…“».

Можно ли бытие, словом выраженное, переложить на пленку? Или как в это бытие (образ) должна вмешаться кинодраматургия?

Крым. На мысе Понизовка для фильма «Христос приземлился в Гродно» построен комплекс декораций. Понизовка славится постоянными ветрами; по случаю выходного сообща купили большую бутыль, оплетенную лозой, местного вина «Матраса». Укрылись в расщелине у моря, на камнях, накрыли стол, разложили снедь, посредине бутыль. Прозвучали первые здравицы. Вдруг в бутыль почти без звука влетел камешек, и на глазах у всех вино исчезает, минуя скатерть, в камни. Тишина. Никто ничего не понимает. Чудо какое-то. И тут сверху раздается зычный голос: «Меня не зовете?!..». На откосе скульптор Борис Марков начинает петь «Элегию» Массне… Застолье готово совершить самосуд. Короткевич вылетел миротворцем: «Да завтра еще большую бутыль возьмем. Марков камнем угодил в вино ради Марины. Поощрите рыцарство! Слушайте, как он недурно поет…». Скандал не состоялся. Пошел ли факт сей на пользу даровитому Борису?

А вот совсем свежая нить, посланная на белый свет от Володи Короткевича. На днях позвонил Владимир Гостюхин: «Сидим на 3-й платформе Белорусского вокзала, ждём поезда на Брест. Приходи». Вокруг ящиков с плёнками переговариваются белорусские кинематографисты — едут из Сибири. Пока Гостюхина теребят любители автографов, ко мне обращается актриса Татьяна Мархель, напомнив, что видела меня в обществе Короткевича, с предложением: «А можно я вам его стихи почитаю?!» Я опешил, но выдавил: «Давайте». И она стала читать по-белорусски строки из Короткевича, которые сразу музыкой своей перекладываются во мне в его голос, а потом я и зримо представил самого Владимира Семёновича, словно за плечом стоял сам автор. Не помню, сколько длилось это наваждение… только увидев блажный взгляд слушающего Гостюхина, я встряхнулся… Вот Божий дар, как же удалось исполнительнице вникнуть в слова. Много дней потом сопровождало меня звуковое видение, пока новые щемящие потери его не заслонили (убили Мишу Евдокимова).