Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 04

Те, кто обладают мужеством и силами для того, чтобы хладнокровно задуматься над состоянием дел, неизбежно обращаются за аналогиями и уроками к опыту предыдущего системного кризиса России подобного масштаба — катастрофе начала XX века. Тогда Россия, вынужденная одновременно «догонять капитализм и убегать от него», попала в историческую ловушку. Импорт западного капитализма втягивал Россию в периферию мировой капиталистической системы, финансы и промышленность попали под контроль иностранного капитала, анклавы которого были окружены морем нищающего крестьянства.

Составляя около 85 % населения, крестьянство стало внутренней колонией для обеспечения ресурсами этих анклавов, и произошел «секторный разрыв» — промышленность и сельское хозяйство не соединились в единое народное хозяйство. Промышленность не вбирала избыток сельского населения и в свою очередь не обеспечивала село машинами из-за крайней бедности крестьян. Возможность модернизации деревни была блокирована, земледелие не могло перейти от трехполья к более продуктивным многопольным севооборотам, а отсутствие удобрений и острая нехватка пастбищ и скота вели к снижению отдачи от трудовых усилий. Происходила архаизация и пауперизация хозяйственного уклада, в котором проживало большинство населения страны.

Когда наша интеллигенция сравнивает Россию с Западом, она чудесным образом забывает о том, что благодаря прекрасным почвенно-климатическим условиям, а затем наличию колоний и ранней индустриализации (разрешивших проблему «аграрного перенаселения») сельское хозяйство Запада накопило такие средства для модернизации, о которых и речи не могло идти в России — вплоть до середины 30-х годов XX века.

Урожаи зерновых с XIII-го по XIX век выросли в Западной Европе от сам-пять до сам-десять . Какие же урожаи были в России? На пороге XIX века средний урожай зерновых был сам-2,4 ! В четыре раза ниже, чем в Западной Европе. Надо вдуматься и понять, что эта разница, из которой и складывалось «собственное» богатство Запада (то есть полученное не в колониях, а на своей земле), накапливалась год за годом в течение тысячи лет. И даже больше. Величина этого преимущества с трудом поддается измерению.

Средства из крестьянства как «внутренней колонии» государство выжимало налогами и податями. Бывшие помещичьи крестьяне платили из своего дохода с сельского хозяйства в среднем 198,25 % (в Новгородской губернии 180 %). Таким образом, они отдавали правительству не только весь свой доход с земли, но почти столько же из заработков за другие работы. При малых наделах крестьяне, выкупившие свои наделы, платили 275 % дохода, полученного с земли!

Поскольку крестьяне составляли подавляющее большинство населения России, эти высокие налоги, дополняемые косвенными налогами на продажи предметов первой необходимости, даже при низкой доходности крестьянского хозяйства стали важнейшим источником средств для финансирования индустриализации, создания анклавов капиталистического хозяйства.

Надо подчеркнуть вещь, которая с трудом укладывается в наше «прогрессистское» сознание: такое важное, принесенное капитализмом техническое средство, как железные дороги, вело к разорению крестьянского хозяйства и к резкому ухудшению материального положения крестьян. Виднейший специалист в области хлебной торговли П. И. Лященко писал: «Железные дороги вместо того, чтобы служить клапаном, вывозящим избыток, стали постепенно служить способом для более легкого и полного выжимания из хозяйства последнего пуда хлеба, последней копейки».

Цена, которую платили крестьяне помещикам за аренду земли, была столь высока, что сегодня невозможно объяснить читателям (даже в личных разговорах), как же такое могло быть. По данным помещичьих местных комитетов, созданных С. Ю. Витте, перед 1905 г. крестьяне 49 европейских губерний ежегодно выплачивали помещикам за аренду 315 млн рублей, то есть в среднем по 25 руб. на двор (все годовое пропитание крестьянина обходилось примерно в 20 рублей). А. В. Чаянов в книге «Теория крестьянского хозяйства» (1923) пишет: «Многочисленные исследования русских аренд и цен на землю установили теоретически выясненный нами случай в огромном количестве районов и с несомненной ясностью показали, что русский крестьянин перенаселенных губерний платил до войны аренду выше всего чистого дохода земледельческого предприятия».

Расхождения между доходом от хозяйства и арендной платой у крестьян были очень велики. А. В. Чаянов приводит данные за 1904 г. по Воронежской губернии. В среднем по всей губернии арендная плата за десятину озимого клина составляла 16,8 руб., а чистая доходность одной десятины озимого при экономичном посеве была 5,3 руб. В некоторых уездах разница была еще больше. Так, в Коротоякском уезде средняя арендная плата была 19,4 руб., а чистая доходность десятины 2,7 руб. Разница колоссальна — 16,6 руб. с десятины, в семь (!) раз больше чистого дохода.

Понятно, что в этих условиях ни о каком капитализме речи и быть не могло. Организация хозяйства могла быть только крепостной, общинной, а затем колхозно-совхозной. Реформа Столыпина была обречена на неудачу по причине непреодолимых объективных ограничений. Как, впрочем, и нынешняя попытка «фермеризации».

Попытка модернизации села через разрушение общины при сохранении помещичьего землевладения («реформа Столыпина») лишь углубила секторный разрыв. При этом положение большинства крестьян ухудшилось. В результате расширения экспорта зерна сократилось животноводство и повысились цены на мясо. В статье «Обзор мясного рынка» («Промышленность и торговля», 1910, № 2) сказано: «Все увеличивающаяся дороговизна мяса сделала этот предмет первой необходимости почти предметом роскоши, недоступной не только бедному человеку, но даже и среднему классу городского населения».

А крестьяне ели мяса намного меньше, чем в городе. Именно из-за недостаточного потребления белковых продуктов и особенно мяса жители Центральной России стали в начале XX века такими низкорослыми. В Клинском уезде Московской губернии в 1909 г. мужчины к окончанию периода роста — 21 году — имели в среднем рост 160,5 см, а женщины 147 см. Более старшее поколение было крупнее. Мужчины 50–59 лет в среднем имели рост 163,8 см, а женщины 154,5 см.

Чтобы хоть приблизительно представить себе, как питались в предреволюционные (довоенные) годы рабочие и крестьяне России, можно сравнить их рацион с тем, который мы еще приблизительно помним и который, кстати, под воздействием антисоветской пропаганды многие считали скудным, — с рационом 1986 г. Если вчитаться в следующую ниже таблицу, то видно, что разница колоссальная. Не чуть-чутьменьше мяса, молока и сахара, а меньше во много раз, чем то, что мы считаем нормальным (и даже недостаточным) для человека. Тем более для человека, занятого тяжелым физическим трудом 1.