Мишель Уэльбек - Платформа

Часов в шесть она зашла меня проведать; я заснул за чтением. Она сняла купальник, приняла душ и вернулась ко мне, обвязав полотенце вокруг талии; волосы ее были чуть влажными.

– Ты скажешь, у меня навязчивая идея, но я спросила у немки, чем негры лучше белых. Поразительно, но факт: белые женщины предпочи­тают спать с африканцами, а белые мужчины – с азиатками. Мне надо знать почему; это важно для нашей работы.

– Некоторым белым мужчинам нравятся негритянки, – заметил я.

– Это реже. Сексуальный туризм распространен в Африке несрав­нимо меньше, чем в Азии. Правда, в Африке вообще меньше туристов.

– И что она тебе ответила?

– Всякие общеизвестные вещи: негры раскрепощены, мужествен­ны, умеют радоваться жизни, веселиться от души, с ними легко.

При всей банальности ответ немки содержал зачатки стройной тео­рии: белые – это вроде как закомплексованные негры, стремящиеся об­рести утраченную сексуальную непосредственность. К сожалению, та­кая логика не объясняла ни мистической притягательности азиатских женщин, ни того, что сексуальные данные белых мужчин, по многочис­ленным свидетельствам, высоко ценятся в Черной Африке. Тогда я стал разрабатывать теорию более сложную и одновременно более сомни­тельную; в двух словах она сводилась к следующему. Белые хотят посмуг­леть и танцевать негритянские танцы, черные хотят иметь светлую ко­жу и прямые волосы. Человечество в целом тяготеет к смешению кровей и, шире, к единообразию и реализует это в первую очередь по­средством такой элементарной вещи, как секс. Только один человек осу­ществил это на практике – Майкл Джексон: он не белый и не черный, не молодой, не старый и даже в некотором смысле не мужчина и не жен­щина. Никто толком не представляет себе его личную жизнь; он вышел за рамки обычных человеческих категорий. Вот почему его можно на­звать выдающимся актером, самым выдающимся актером, единствен­ным в своем роде. Все прочие – Рудольф Валентино, Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Джеймс Дин, Хэмфри Богарт – талантливы, но не более того: они лишь копировали человека, переносили его на эк­ран; Майкл Джексон первый попытался пойти дальше.

Занятная теория, Валери выслушала ее с вниманием; самому же мне она не показалась достаточно убедительной. Если ей следовать, можно ли предположить, что первый киборг, т. е. первый человек, который со­гласится имплантировать в свой мозг элементы искусственного интел­лекта, станет выдающимся? Может, и да; только это не имело прямого отношения к нашей теме. Майкл Джексон хоть и звезда, но на секс-сим­вол никак не тянет; стимулировать массовый приток туристов, который бы сделал рентабельными крупные капиталовложения, надо более при­митивным способом.

Вскоре Жан Ив и вся компания вернулись с экскурсии по городу. В мест­ном краеведческом музее основное внимание уделялось тайно – первым здешним жителям. Они вели, насколько известно, мирную жизнь, зани­мались земледелием и рыболовством; с соседними племенами не кон­фликтовали; испанцам не составило труда истребить народ, так мало подготовленный к войне. Сегодня от него не осталось ничего, кроме, может быть, неуловимых черточек в наружности отдельных людей; культура их тоже исчезла бесследно, если только вообще существовала. Христианские проповедники, пытавшиеся – большей частью понапрас­ну – донести до них евангельскую весть, запечатлели их на рисунках: они пашут землю, стряпают на огне, полуобнаженные женщины кормят младенцев грудью. Создается впечатление если не эдема, то, по крайней мере, замедленного течения истории; испанцы своим появлением закрути­ли ее колесо побыстрей. В результате обычного по тем временам кон­фликта между господствующими колониальными державами Куба в 1898 году обрела независимость и тут же перешла под власть американ­цев. В начале 1959 года, после многолетней гражданской войны, по­встанцы под предводительством Фиделя Кастро одержали победу над регулярной армией и вынудили Батисту бежать. Учитывая, что весь мир был разделен тогда на два лагеря, Куба присоединилась к советскому блоку и установила у себя режим марксистского типа. Лишившись мате­риально-технической поддержки после крушения Советского Союза, этот режим угасал. Валери надела коротенькую юбку с разрезом на боку и маленькую черную кружевную кофточку; мы еще успевали выпить пе­ред ужином коктейль.

Все собрались у бассейна и любовались закатом над бухтой. Непода­леку от берега ржавел остов грузового судна. Там-сям застыли на воде су­денышки поменьше; все это оставляло впечатление крайнего запусте­ния. С городских улиц не доносилось ни звука; робко зажглись несколько фонарей. За столом с Жаном Ивом сидели понурый мужчина лет шестидесяти с худым изможденным лицом и другой, значительно моложе первого, лет тридцати, не более; в последнем я узнал управляю­щего гостиницей. Я видел его несколько раз в течение дня, он суетился между столиков, бегал туда-сюда, проверял, всех ли обслужили; его лицо казалось источенным постоянной беспредметной тревогой. Завидев нас, он вскочил, пододвинул два стула, позвал официанта, убедился, что тот пришел, и поспешил на кухню. Старик же печально глядел на бас­сейн, на парочки за столами и, похоже, на мир вообще. «Бедный кубин­ский народ, – произнес он после долгого молчания. – Им больше нечем торговать, кроме своих тел». Жан Ив объяснил нам, что старик – отец управляющего и живет по соседству. Сорок лет назад он участвовал в ре­волюции, батальон, в котором он служил, одним из первых примкнул к восстанию Кастро. После войны работал на никелевом заводе в Моа сна­чала простым рабочим, потом мастером, потом, закончив учебу в уни­верситете, – инженером. Как герой революции, он сумел выхлопотать сыну солидную должность в туристической индустрии.

“Мы потерпели поражение… – сказал он глухим голосом, – и мы са­ми виноваты. Нами руководили очень достойные люди, исключитель­ные люди, идеалисты, ставившие интересы родины выше своих собст­венных. Я помню, как Че Гевара приехал в наш город на открытие завода по переработке какао; помню его мужественное честное лицо. Никто никогда не мог сказать, что комманданте нажился на революции, получил какие-то блага для себя или своей семьи. Также и Камило Сьен-фуэгос, и другие наши вожди, и даже Фидель – Фидель, конечно же, лю­бит власть, хочет сам всем распоряжаться; но он бескорыстен, у него нет роскошных вилл и счетов в швейцарских банках. Так вот, Че при­ехал к нам на завод и произнес речь, призывая кубинцев после воору­женной борьбы за независимость выиграть мирную битву за производ­ство; это было незадолго до его отъезда в Конго. И мы могли выиграть эту битву. Здесь богатейший край, земля плодородна, воды много, все растет в изобилии: кофе, какао, сахарный тростник, экзотические фрук­ты. В недрах – залежи никелевой руды. С помощью русских у нас пост­роили ультрасовременный завод. Через полгода производительность упала вдвое: рабочие таскали шоколад, и лом, и в плитках, уносили до­мой, продавали иностранцам. То же самое происходило на всех заводах по всей стране. Если воровать было нечего, они работали из рук вон плохо, ленились, притворялись больными, прогуливали. Я многие годы пытался их образумить, уговаривал трудиться в интересах родины, но все напрасно”.