Николь Бернье - Незавершенное дело Элизабет Д.

«Я снова убеждаюсь, что была права в своем отношении к откровениям. От них редко бывает какая-то отдача, после них ты сам редко чувствуешь себя лучше и можешь получить намного больше пользы, когда пишешь для самого себя ».

К такому же, как Макс, выводу вполне могла прийти и Элизабет.

«Кому захочется все это выслушивать ?»

Говорила ли она когда-нибудь о том, что может быть полезна ему в этом плане? Кейт сомневалась. Но прежде она как-то и не задумывалась об этом и полагала, что если люди хотят поговорить, то просто говорят. Между выражением участия и вторжением в личную жизнь проходит очень тонкая линия. Но тут ей в голову пришла другая мысль. Возможно, дело здесь еще и в лени. С подругой можно было бы постараться. Она встала и прошла к раковине, чтобы помочь унести тарелки.

– Эти дневники твоей подруги… – начал Макс. – Объясни-ка еще раз, как случилось, что они оказались у тебя?

– Она упомянула об этом в завещании. Хотела, чтобы, если с ней что-то случится, я решила, как с ними поступить.

– То есть назначила попечителя. Занятно. – Он извлек из верхнего шкафчика стопку мисок. – Так ты взломала тот сундучок?

– Да. – Кейт поерзала на стуле, вспоминая, как выглядела висевшая на сломанных петлях крышка.

– И? Доводилось идеальной матери наставлять рога верному мужу? – с неприятной усмешкой спросил Макс.

Кейт нахмурилась.

– Не будь пошляком. Не так все просто. Кое-что из того, о чем она писала, могло бы не понравиться ее родным и изменить их мнение о ней.

Он не произнес ни слова, собирая воедино части огромного промышленного миксера. Какое-то время они оба молчали.

– Знаешь, не хочу показаться бесчувственным, но такова жизнь, – сказал Макс, протирая стенку прибора. – Если это изменит их мнение о ней и им придется как-то скорректировать свое представление о том, какой была их семья, – что ж, такова жизнь. – Он с несколько излишним усилием задвинул на место чашу миксера. – Ты же не хочешь оказаться в самой гуще всего этого? Решая, что им следует знать, а что – нет. Да и зачем тебе это?

Справедливый вопрос. История Элизабет, там, где она перекрещивалась с историей Дейва, имела отношение и к нему тоже. И если она добавила ему озлобленности и убавила доверчивости, – что ж, значит, так тому и быть. Значит, таковы составляющие его истории.

– Это сильная штука, Макс, чтение чьей-то жизни изнутри. В начале она – один человек, а в конце – уже совершенно другой. Сделалась той матерью, которой всегда хотела быть. Почти образцовой. И согласны мы с этим или нет, меня не покидает ощущение, что никто ее за это не похвалит. Судить ее будут лишь по некоторым делам и мыслям, а о том, какой замечательной матерью она была на самом деле, никто и не вспомнит.

– И что тут такого особенного? – Макс повернулся к ней и прислонился к раковине. – Ты тоже чудесная мать, но могу поспорить, ты такой не родилась. Все меняются. Каждый становится таким, каким должен стать. Или, думаешь, муж знал ее не настолько хорошо, чтобы это заметить?

А хорошо ли он ее знал? По правде сказать, она не имела об этом ни малейшего представления.

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

– Ну, тогда ты могла бы помочь ему, открыть глаза. – Он снял с сушильной полки последнюю миску и смерил ее долгим, внимательным взглядом. – А?.. У тебя это хорошо получается, не судить слишком резко, оправдывать, сомневаться. Все эти твои «кто знает» … Может, именно поэтому твоя подруга и оставила свои дневники тебе .

Он подхватил щетку и начал подметать вокруг прилавка, собирая в небольшую кучку муку и засохшие кусочки теста. Что ж, предположение вполне логичное. Возможно, Элизабет действительно хотела высказаться и не хотела, чтобы ее дневники были уничтожены или же спрятаны. Она хотела, чтобы ее поняли.

Легче всего было бы вернуть все – или почти все – записи Дейву. Вернуть, вырвав несколько страниц, словно плана побега – одежды в сумке, настроя на новый путь – никогда и не существовало. Убрать еще кое-что, снять с металлических спиралей бумажные обрывки – и никакой матери с не подобающими матери чувствами не станет. Но редактирование дневников было бы лишь еще одним способом не принимать Элизабет такой, какой она была, отступление к старым стереотипам, что подобает матери, а что не подобает.

Кейт вытянула ноги перед собой.

– Ты такой мудрый, Макс. С чего бы?

– Провожу много времени наедине с хлебом. – Подметая рядом с ее ногами, он заметил бинт. – Что с пальцем?

– Ударилась о камень.

Макс поморщился. Зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей, проверяя, кому понадобился, и не стал отвечать, предоставив это автоответчику.

– Да, вспомнил… Энтони тебе не звонил? Нет, правда, тебе бы надо разузнать поподробнее об этом их заведении.

– Да, я с ним говорила. Так что знаю все.

– И?..

Она пожала плечами.

– Собираюсь переговорить с владельцами. От разговоров хуже не будет.

Он кивнул.

– Тебе совсем туда не хочется. – Не вопрос – утверждение.

– Да нет, почему же? – Кейт вполне представляла, как работает там, представляла эстетику новехонькой кухни: сверкающие поверхности, плиты из нержавеющей стали и тянущиеся вдоль стен полки. Горки ингредиентов в соответствующего цвета контейнерах, темно-красные ягоды в озерцах соусов и ее законченный продукт с осыпавшимися и похожими на слюду чешуйками корочки. Она ощущала деловитую суету кухни, кипучую энергию лучших в мире профессионалов, снующих туда и сюда и порой теряющих контроль над всем этим хаосом. И среди шума, гама и беготни, среди криков и огня – она. Стоит на своем месте и создает шедевры кулинарии. Даже непредсказуемость была предсказуемой. Ей так недоставало этого ощущения контроля в глазу шторма.

Но в итоге шторм сместится и захватит ее дом. Она перестанет заниматься с детьми и не узнает о том, что велосипед у Джеймса не украли, а он бросил его сам, потому что ему никак не удавалась езда на заднем колесе. И контроль уйдет. Она постоянно будет недовольна – то работой, то семьей, но больше всего самой собой – из-за того, что не может разорваться между ними.

– Можешь не убеждать меня в том, что тебе нужна эта работа, – сказал Макс. – Я – не Энтони.

– Она мне действительно нужна. Такого шанса может больше не представиться. – Кейт смахнула со стула деревянную крошку. – Просто сейчас не лучшее время.

Макс вздохнул и покачал головой.

– Знаешь, если ты так и скажешь, тебя поймут. Остаться дома с детьми – это ведь тоже большое дело. – Кейт взглянула на него искоса, но никаких признаков сарказма не уловила. – И у тебя оно хорошо получается.

– Получалось бы хорошо, я смогла бы поспевать и там, и там.

– Это не так, и ты это знаешь. – Макс терпеть не мог самобичевание. Она вскинула брови, но спорить не стала. – Когда будешь готова, ресторан найдется.