Дмитрий Правдин - Хирург на районе

Буквально через пару недель после памятного разговора с заведующим я ехал на вызов. В салоне уазика рядом со мной лежал парень с прободной язвой желудка — его взяли с вызова и транспортировали в хирургию. По пути подобрали меня. Так как диагноз не вызывал сомнений, я распорядился собрать и оперблок.

Удобно усевшись на боковом сиденье, я от нечего делать смотрел сквозь кабину на дорогу. За рулем сидел Еремеич, семидесятипятилетний водитель, которого держали на «скорой» только из уважения к его сединам. Больной постоянно стонал, и через проем между салоном и кабиной эти звуки были хорошо слышны. Понятное дело, старик торопился доставить страдальца в отделение!

Когда до больницы оставался какой-то километр, перед нами внезапно возник стоящий КамАЗ. Водитель грузовика выставил габаритные огни и спокойно менял колесо, не зная, что мимо проедет полуслепой Еремеич.

Я хорошо видел и сам грузовик, и красные огни, обозначавшие препятствие, но Еремеич гнал «скорую» прямо, никуда не сворачивая.

— Еремеич, там же КамАЗ! — только и успел крикнуть я.

В следующий момент мы врезались в стоящий грузовик. Похоже, что в последний момент Еремеич все же увидел его, успел нажать на тормоза, но было уже поздно — мы въехали в зад КамАЗа.

Раздался сильный удар, я сорвался со своего места и влетел через заднюю стенку в кабину, сильно ударившись правыми ребрами об железо. Еремеич и фельдшер ударились головой о стекло и потеряли сознание. Со стороны водителя стекло разбилось и иссекло Еремеичу лицо, со стороны фельдшера выдержало удар, но покрылось паутиной трещин. Лишь больной особенно не пострадал, он слетел с носилок на пол и остался цел.

— Ты куда прешь! Не видишь огней! — заорал водитель КамАЗа.

— Не ори, он тебя не слышит, без сознания! — превозмогая боль, сквозь зубы выдавил я. — Иди, помоги!

— Ну, куда такому старперу за руль садиться? — возмущался шофер грузовика, когда мы вдвоем вытаскивали толстого Еремеича из кабины.

Я вызвал подмогу по рации, а сам принялся помогать пострадавшим. Через пять минут вторая «скорая» подъехала к нам, мы перегрузили всех туда и отправились в больницу. Оглянувшись, я рассмотрел развороченный передок УАЗа — похоже, в последний момент Еремеич попытался и вырулить.

Старичок-водитель и фельдшер остались живы, их быстро привели в себя, я обработал раны и наложил швы, а потом отправился в отделение.

Лишь у операционного стола я понял, как мне больно. Сломанные ребра терлись друг об друга при каждом вдохе, причиняя неимоверные страдания. Сжав зубы, я начал операцию. Несколько раз Саныч, ассистировавший мне, осведомлялся о моем самочувствии. Я каждый раз отвечал, что все хорошо, и, кажется, пару раз криво улыбнулся.

Как назло, операция затянулась, язва желудка оказалась очень большой, занимала практически всю малую кривизну органа и была похожа на раковую опухоль, [28] Потом гистологическое исследование показало, что это все же была гигантская язва. а дыра свободно пропускала большой палец. Ушить отверстие было технически невозможно, оставалось либо подшить его к передней брюшной стенке по методике Брука либо выполнить полноценную субтотальную резекцию желудка. [29] То есть полностью удалить желудок.

Операция Брука довольно ненадежна, а главное, оставляет источник перфорации. С момента перфорации язвы прошло менее двух часов, это позволяло осуществить резекцию, и я решился.

Операция заняла около четырех часов. Необходимо было сделать расширенную резекцию с учетом онкологических требований, так как я подозревал рак.

Все это время я не чувствовал боли — а может, просто не замечал ее, целиком и полностью погрузившись в операцию. Но как только я наложил последний стежок и закрыл рану наклейкой, боль пронзила левую сторону груди, и я схватился за бок.

— Болит? — участливо спросил Саныч.

— Болит, — кивнул я.

— Надо снимок сделать, пока рентгенлаборантка здесь, — предложил Иван.

— Надо, — без энтузиазма согласился я.

— Дмитрий Андреевич, да у вас перелом четырех ребер и, похоже, со смещением отломков, — произнесла лаборантка, подавая мне готовый снимок.

— Даже и не верится, что это мой собственный снимок! — ужаснулся я.

— А вы, говорят, еще и большую операцию сделали со сломанными ребрами! Это правда?

— Правда.

— Не знаю, я бы так не смогла. Как вы вообще на ногах стоите?

— Спасибо, хреново, — пожал я плечами, что вызвало новый взрыв боли.

Самое обидное, что сломанные ребра не гипсуют, а лечат покоем. Надо лежать, превозмогая боль, и ждать, пока кости соизволят срастись. Это может длиться от трех недель до двух месяцев, а побаливать после этого — всю жизнь. У меня до сих пор переломы болят, когда меняется погода, а еще если я неудачно улягусь на жесткую поверхность.

Конечно, можно применять обезболивающие, согревающие мази, отхаркивающие средства (это чтобы не развилась посттравматическая пневмония), существует физиотерапия для облегчения страданий, но это все второстепенно. Оперативное лечение показано лишь при значительных разрушениях реберного каркаса, когда ребра или их фрагменты отрываются и мешают дышать.

Нельзя перетягивать ребра плотной повязкой или корсетом. Пользы от этого нет, а вред огромный. Сдавливая и без того больные ребра, мы ограничиваем их, что может привести к застою в легких и развитию пневмонии. Легкие и так страдают, дыша неполноценной грудной клеткой, а мы их еще уменьшаем!

Я все это прекрасно знал, и оттого мне было не по себе. Я вышел из строя в самый неподходящий момент: впереди был Новый год, смена тысячелетия, много интересных операций — и я должен был все это пропустить?! «Дудки! Никакого больничного! В жизни всегда должно быть место подвигу!» — решил я.

Но мой юношеский задор пресек Ермаков:

— Дима, ты что творишь! Как можно было идти на операцию со сломанными ребрами?

— Так не было другого выхода, Леонтий Михайлович.

— Дима, выход есть всегда. Надо было меня вызвать!

— Вы и так две ночи не спали, все вас дергали!

— Не поспал бы и третью, ничего бы со мной не случилось! А вот если б ты от болевого шока сознание потерял во время операции, что тогда было бы?

— Ну так я ж не потерял.

— Мальчишка! Я думал, ты можешь возглавить отделение, а у тебя еще ветер в голове!

— Не ругайтесь, Леонтий Михайлович, все же обошлось.

— Хочешь сказать, что победителей не судят?

— Ну, примерно так.

— Что обошлось — это хорошо, а вот что ты на работу вышел — это плохо. Дуй к Санычу, пускай тебе больничный выпишет, и иди домой — лечись.

— Да не пойду я никуда, у меня уже не болит ничего!

— Дима. Я хирург. Я знаю, болит у тебя или нет. Если ты сейчас не пролечишься, то потом всю жизнь мучиться будешь. Такими вещами не шутят. Усек?