Мэтью Томас - Мы над собой не властны

— Принеси гостям напитки. Нужно спасать положение, насколько возможно.

Закончив с напитками, Коннелл вышел на улицу и снова подключил недостающую гирлянду. Фонарики разом вспыхнули, довершая аккуратный контур поверху ограды. Коннелл постоял немного, стараясь сосредоточиться на простом удовольствии от разноцветных огоньков и не вспоминать, что все они и еще сотни огней в доме не смогли остановить наступление тьмы. Отца больше нет.

Эйлин боялась, что праздник затянется до глубокой ночи: гости, замороженные присутствием Эда, будут бояться, что еще рано, еще нельзя уходить... Но они все-таки начали понемногу прощаться. Эйлин, спеша, пока еще не все разъехались — после было бы слишком больно, — объявила, что отвезет Эда обратно в лечебницу. Она попросила Джека и Коннелла свести его вниз, а Рут — раздать всем куртки и пальто. Коннелл хотел сам отвезти отца или по крайней мере поехать с мамой, но она твердо сказала, что сделает это в одиночку.

Машину Эйлин припарковала прямо у входа, хотя это запрещалось. Оставив кресло в багажнике, вытащила Эда и повела, обхватив за талию, будто танцуя с пьяным в стельку партнером, который еле держится на ногах. За стеклянной дверью тускло горела одна-единственная лампочка. Эйлин позвонила, придерживая Эда обеими руками и отчаянно жалея, что не оставила его пока в машине. Совсем соображение отшибло, хоть бы кресло вытащила... Она позвонила еще раз. Эд весь дрожал. Эйлин изо всех сил надавила на кнопку. Может, отвести его опять в машину? Да откроют ей вообще или нет?! Наконец явилась дежурная. Эйлин попросила у нее кресло на колесиках. А то, что в багажнике, вернет в другой раз. Эйлин прикатила Эда в палату, уложила в постель, поцеловала на прощанье и быстро ушла, пока еще хоть как-то владеет собой. Отгоняя поднимающуюся откуда-то изнутри бурю, она помотала головой и замахала руками, словно сушила их.

Не могла она оставить Эда дома до утра! Слишком больно — один-единственный раз побыть с ним вместе, а на другой день снова увезти в лечебницу. У нее бы сердце не выдержало. А тут еще Сергей... Она не была с ним близка с той ночи, когда пошла к нему в комнату и позволила внезапной искорке полыхнуть пожаром. Эйлин почти убедила себя, что ничего и не произошло. Но позже Сергей завел привычку приходить к ней, когда Эйлин уже лежала в постели. Он ложился рядом и обнимал ее. Ночью тихонько уходил к себе, хотя иногда оставался до утра, а однажды они так и проснулись, обнявшись. Эйлин не могла допустить, чтобы Эд спал в той же постели, — это уже не их общая постель. И не их с Сергеем тоже. Да и своей Эйлин ее тоже не чувствовала. Вообще почти не могла спать в этой кровати. Уже несколько лет все собиралась купить новую. Вот теперь и купит — может быть, даже завтра. Невозможно продолжать после того, как Эд снова побывал в доме.

Хорошо, что Коннелл еще спит. Когда она спустилась в кухню, Сергей уже сидел там. Эйлин начала что-то говорить, но Сергей жестом ее остановил — понимаю, мол. Наверное, можно было совсем промолчать, он бы и так догадался. Он всегда все делал так, чтобы ей было легче. Вот и вчера — ушел к себе в комнату, как только Эд появился. И больше уже не выходил, и в суматохе вокруг Эда наверняка никто не сделал никаких выводов. Эйлин даже намекать не пришлось, спасибо ему за это.

Собрался он быстро — почти нечего было собирать. Эйлин спросила, куда он теперь. Он ответил, что поживет пока у дочери, а там посмотрит. Что-то ей подсказывало, что он в конце концов помирится с женой. К тому и шло с самого начала. Он не только Эйлин помог — ему тоже это было необходимо, как спасение.

Сергей остановился у двери, а Эйлин вдруг испугалась и спросила, не хочет ли он поехать с ней куда-нибудь позавтракать. Он согласился, и она поскорее вывела его из дому, словно все происходящее станет еще непоправимей, если сын вдруг проснется и увидит, как они уходят вместе.

Эйлин никогда раньше не садилась в машину Сергея. Ее растрогало, как там чисто — ни клочка бумаги, ни обрывка обертки. Пахло освежителем воздуха, потертой кожей сидений, а еще — в жизни бы не подумала, что сможет распознать, — самим Сергеем.

Поначалу Эйлин хотела поехать в заведение Пита или в тот, другой ресторанчик, никак не вспомнить название, — но по дороге поняла, что будет мучительно неловко высидеть вместе полноценный обед, а потом еще дождаться, когда принесут счет. Потому что она, оказывается, все-таки что-то к нему чувствовала, хоть и не признавалась самой себе, — и он тоже, иначе не смирился бы с тем, что они были близки всего один раз.

Эйлин попросила его остановиться на Палмер-роуд, возле закусочной, где продавали бейглы. Ее вдруг поразила мысль — а ведь они сегодня впервые показались вместе на люди. Эйлин спросила, что Сергею заказать, он ответил — пусть сама выберет, что ему может понравиться. Эйлин вспомнила, что он как-то однажды ел сэндвич с сыром и омлетом. Такой и заказала. Сергей любил американский плавленый сыр — почему-то ее всегда это удивляло. Попросила сэндвич на простом хлебе — так меньше риска промахнуться — и черный кофе. Себе взяла то же самое, только с чеддером. Когда расплачивалась, так волновалась, что вначале одного доллара не хватило, пришлось добавлять. Наверное, что-то похожее чувствовал Эд, расплачиваясь за двоих. Эйлин пронзило острое, как электрический разряд, чувство — не то вины, не то печали. Оглянувшись, она увидела, как Сергей без всякого стеснения пожирает ее глазами — может быть, потому, что теперь ничто его не связывало. Наверняка продавщица по одному этому взгляду поняла всю историю их отношений — если можно так назвать то, что происходило между ними.

Они сидели на пластмассовых стульях за крошечным столиком и говорили на самые безопасные темы: о погоде, о том, хорош ли кофе. Сергей попросил принести еще салфетку: ему самому было бы сложно объясняться с девушкой за стойкой. На Эйлин вдруг нахлынуло ощущение неразрывной общности с ним, будто все те ночи в обнимку прочно утвердились в ее душе, — так усталый пес, потоптавшись на месте, со вздохом устраивается спать возле камина. Ей хотелось протянуть руку и коснуться его лица, но она знала, что вместе им не быть. Это невозможно — из-за того, как они познакомились, да и вообще у них слишком разная жизнь, несопоставимая. А то, что было между ними, тоже уже в прошлом, хотя Эйлин только теперь поняла, как много все это для нее значило.

Когда они доели сэндвичи, Эйлин заказала еще кекс, и они его съели пополам, отщипывая по кусочку и бережно подбирая крошки — давая печали время для вздоха. Когда и кексик закончился, не осталось повода сидеть за столом, а они все равно сидели, глядя друг на друга. Эйлин уже не волновало, что подумает продавщица, — это мгновение только ее, и она его никому не отдаст. Сергей наверняка чувствовал то же самое, хотя Эйлин не хотела давать имени этому чувству. Безымянное, оно пронеслось над ними, как порыв ветра в грозу. Потом Эйлин встала. Сергей пошел за ней к выходу. Она проводила его до машины. Он предложил подвезти ее домой, но Эйлин сказала, что лучше пройдется пешком. Настало время ему садиться в машину, а вокруг сновали люди, и Эйлин боялась, что их увидит кто-нибудь из знакомых и сразу обо всем догадается. Она быстро, пока не успела передумать, обняла Сергея, приникла к нему, а он прижал ее к себе в последний раз. Эйлин хотела навсегда запомнить это мгновение: свежий аромат его рубашки, смешанный с запахом одеколона, табачного дыма и пота; прикосновение шершавой ткани к ее лицу и удивительную невинность черно-красных клеточек; силу стиснувших ее рук и звук его дыхания. Разом навалились годы Эдовой болезни и месяцы, что его нет рядом. Но Эйлин сдержалась, не позволила себе выпустить все это наружу, считая, что не заслуживает такого облегчения. Придется еще какое-то время носить все в себе.