Миа Марч - В поисках Колина Фёрта

Беа застегнула ремень безопасности.

— Ты точно хочешь устроить для меня эту экскурсию? Если тебе слишком тяжело, я пойму.

— Мне будет тяжело, — ответила Вероника. — И, вероятно, к лучшему для меня. Я вернулась в Бутбей-Харбор, чтобы встретиться со своим прошлым лицом к лицу, перестать от него бегать. Но жизни здесь в одиночестве оказалось недостаточно… целый год я провела, не выходя из кокона, крепко заперевшись изнутри. Мне нужно… позволить себе вспомнить.

Вероника проехала небольшое расстояние до средней школы, находившейся в дальнем конце Главной улицы. Она постоянно ездила мимо, но редко разрешала себе посмотреть на здание. Она ненавидела себя тогдашнюю, свои ощущения в этих коридорах и классах. Только пять кратких месяцев, когда она была девушкой Тимоти Макинтоша, все это не имело значения. Она ходила по коридорам с высоко поднятой головой, и впервые ей казалось, будто ничто не может ее коснуться, причинить боль.

Она остановилась на парковке и посмотрела на здание школы.

— Сейчас мне кажется безумием, что я влюбилась в Тимоти всего после нескольких месяцев свиданий, но ты знаешь, как это бывает в шестнадцать лет. День представляется месяцем, все случается так быстро и мощно.

Беа кивнула.

— Неловко признаваться, но у меня и до сих пор так.

— У тебя его улыбка, — сказала Вероника. — Мой рот, но улыбка его. Я так сильно любила его лицо, что могла смотреть на него часами. У него были совсем светлые волосы, как у тебя, и самые красивые зеленые глаза. Он обладал бунтарским характером. Носил потертую кожаную куртку, пахнувшую его мылом, и при малейшей прохладе отдавал мне. Мне нравилось носить его куртку.

— Ты сказала, его зовут Тимоти Макинтош?

Вероника кивнула.

— Все всегда удивлялись, когда тихий парень в кожаной куртке и с опущенной головой вдруг поднимал руку и задавал умные вопросы или правильно отвечал. Я так была в него влюблена, и когда он пригласил меня на свидание, сначала отказала ему. Я слишком привыкла, что меня приглашают из-за моей репутации… из-за лжи, которую обо мне распространяли, — сначала вредные девчонки, завидовавшие, что за мной бегают популярные ребята, а потом и парни, сочинявшие, будто спали со мной. И я так и сказала. Я его отшила… впервые так поступила, сопротивлялась изо всех сил. Но он настаивал, что я нравлюсь ему и пообещал не лезть с поцелуями ко мне в течение месяца, если я стану с ним встречаться.

— Ну, и ты поймала его на слове?

— Конечно. Но он и не пытался. В тот первый месяц мы проводили вместе очень много времени. Он ни разу не попробовал.

Беа улыбнулась.

— Мне это нравится.

— Мне тоже, — погрузилась в сладкие воспоминания Вероника. — У нас были такие откровенные беседы — о наших чувствах, о школе, учителях, родителях, о мире, правительстве, обо всем. По сравнению со мной он жил в более суровых условиях, и я настолько за него переживала, что хотела отвлечь от всего этого, просто любя изо всех сил.

— И у тебя получилось?

— В первые пять месяцев получилось. А потом я обнаружила, что беременна. — Она включила двигатель и, проехав три мили до дома, в котором выросла, припарковалась на другой стороне улицы. — Видишь тот синий дом номер сорок пять? Там я и жила. У меня задержались месячные на неделю, и я просто тряслась, делая тест на беременность. Я так перепугалась, когда появился плюсик. Сказала себе, что это не может быть правдой — мы пользовались презервативами. Но позднее в тот же день сделала еще один тест, и он тоже оказался положительным. Мне потребовалось двое суток, чтобы собраться с духом и сказать матери. Я так боялась произнести вслух эти слова. Но как-то утром мы с родителями ели блины, и я все выложила.

Беа перевела взгляд с дома на Веронику.

— И они не очень хорошо это восприняли?

— Это еще мягко сказано. Никогда не забуду лицо матери. — Воспоминание было настолько живо, что, повторяя Беа слова своей матери, Вероника словно заново пережила тот момент.

«Твоя бабушка сейчас в могиле переворачивается», — кричала мать, а отец только качал головой и все бормотал: «Как ты могла быть такой глупой, такой беспечной?» Снова и снова.

Всей душой Вероника хотела тогда, чтобы бабушка была жива, чтобы именно ей она все рассказала. Она знала: бабушка обняла бы ее, успокоила, сказала бы, что все будет хорошо, они это переживут, ведь они — Руссо, а Руссо сильные люди.

Вместо этого мать тыкала пальцем ей в лицо и говорила: «Ты просто дрянь. Не лучше той гнусной девчонки, дочки Моры, которая забеременела и теперь в семнадцать лет сидит с ребенком. А я этого не потерплю».

Вероника стояла потрясенная.

«Что, черт тебя побери, все подумают?! — закричала мать. — Проклятие!» И дала ей пощечину.

Вероника дернулась, как будто мать ударила ее сейчас.

— О, Вероника, — прошептала Беа.

— Я побежала… в единственное место, где чувствовала себя в безопасности, в наше с Тимоти «местечко».

Вероника завела автомобиль, вернулась назад на Главную улицу, недалеко от школы, и встала напротив переулка Чаек, кирпичной дорожки, ведущей к заливу. Здесь они с Тимоти наконец поцеловались, в первый раз. Место их встреч.

Место, где она сказала ему, что беременна.

— Я нашла телефон-автомат и позвонила ему. Меня сотрясали такие глубокие рыдания, что я едва могла говорить. Он примчался ко мне… вон туда, — уточнила она, показывая на переулок. — А мне было страшно открыться. Несмотря на нашу близость, на все разговоры и планы убежать вместе после окончания школы, мне страшно было произнести эти слова. Его мать забеременела в шестнадцать лет, и из-за этого жизнь у нее сложилась неважно, и я понимала, что новость его расстроит.

— Что он сказал? — спросила Беа.

— Он долго молчал. Потом сказал, что это не может быть его ребенок. И много всего другого. — Она на секунду прикрыла глаза. — Но он был от него. Просто не мог быть ни от кого другого. Я была так потрясена, мне было так больно, потом я вернулась домой как в тумане, и мать велела мне собрать вещи, сказала, что для меня есть место в «Доме надежды». На следующий день я уехала.

— На следующий день, — повторила Беа. — Не могу поверить, что все это случилось так быстро. Не представляю, что ты пережила.

Вероника проехала пять миль до «Дома надежды», длинная грунтовая дорога и очаровательный белый фермерский дом с диваном-качелями на крыльце показались такими же знакомыми. На земле кое-где еще оставался снег, когда она прибыла сюда в начале апреля шестнадцатилетней девочкой.

— На самом деле это место осталось светлым пятном. Я прожила здесь семь месяцев.

Вероника рассказала Беа, каким был тогда «Дом», как некоторых девочек отправляли сюда, потому что их семьи стыдились беременных дочерей-подростков, но большинство родителей приезжали каждую неделю, привозя разные вкусности, свитера от Л. Л. Бин и книги о беременности и о том, что происходит с твоим телом, хотя их полно было в библиотеке «Дома надежды». И эти девочки вернулись домой, родив и отдав детей на усыновление, а дома придумали истории, будто они на два семестра уезжали за границу на учебу по обмену.