Миа Марч - В поисках Колина Фёрта

Зазвонил телефон, и, вытерев руки, Вероника схватила трубку, скрестив пальцы, чтобы это оказалась Беа. Дочь тоже не давала о себе знать с вечера понедельника, когда позвонила ради сведений о Тимоти. Пять дней. Связалась она с Тимоти или нет? Отказался ли он от своего отцовства? Или сейчас они сидят друг против друга в ресторане?

— Алло, Вероника слушает.

Секундное молчание. А потом:

— Вероника, это Тимоти. Макинтош.

Она выронила трубку и подхватила ее. Господи Иисусе! Сердце колотилось, во рту пересохло.

— Вероника? Ты меня слышишь?

Она глубоко вдохнула.

— Слышу.

Она не удивилась, что он ее нашел: номер телефона и адрес значились в телефонном справочнике.

— Вчера я получил письмо от некой Беа Крейн. Это правда? Я — отец? В смысле, без тени сомнения?

Вероника села к столу, пытаясь оправиться от шока при звуке его голоса.

— Я была девственницей, когда начала с тобой встречаться, Тимоти. Ты был единственным парнем, с которым я спала до девятнадцати лет.

Она услышала его судорожный вздох.

— Ты уверена? Абсолютно уверена?

— Уверена. Сейчас, как и тогда.

Несколько мгновений он молчал.

— Она написала мне письмо. Сказала, что готова сделать анализ ДНК, если я этого пожелаю. Полагаю, мне стоит на это пойти, просто ради юридической стороны вопроса.

Вероника услышала тревогу в его голосе, страх. Тот же самый голос, что и в шестнадцать лет, разве что немного ниже.

— Ей двадцать два года, и при рождении она была официально удочерена. У тебя нет никаких законных обязательств перед ней, Тимоти, если тебя это заботит.

— Просто я так ошеломлен, это слишком неожиданно. Она говорит, что хочет со мной встретиться, чтобы узнать о семье своего биологического отца.

— Она очаровательная девушка, Тимоти. Могу тебя в этом заверить.

— Просто я не знаю, — сказал он. — Я считал годы. Когда… ребенку исполнится восемнадцать. Гадал, позвонят ли мне.

Вероника встала и заходила по кухне, насколько позволял телефонный провод.

— Значит, тебя все же интересовало, отец ты или нет?

— Ну, я всегда знал, что это возможно. Честно говоря, я много думаю об этом в последнее время. Моя жена говорит, что это меня изводит. Особенно потому, что я не так давно тебя видел, с полгода назад. Мы с женой были в гостях у ее друзей, и, проходя мимо закусочной, я тебя увидел. Я не часто приезжаю в Бутбей с тех пор, как мои родители отсюда уехали. Я чуть в обморок не упал — так это было неожиданно. Я слышал, что ты перебралась на юг.

— Я вернулась в город год назад.

— Моя жена считает, что мне следует узнать ответ на вопрос, был я тогда отцом твоего ребенка или нет. За последние несколько лет она не раз настаивала, чтобы я позвонил тебе и спросил прямо. Но я снимал трубку и тут же ее вешал. Еще месяца не прошло, как Бэт сама дала мне телефон и умоляла позвонить тебе и просто раз и навсегда выяснить этот вопрос, вместо того чтобы так терзаться.

Вероника замерла.

Бэт. Ее клиентка, заказавшая пирог «Изгнание».

«Такой пирог, который заставит человека не думать о другом человеке…»

Так вот что по желанию Бэт он должен был выбросить из сердца.

«Не мне нужно выбросить кого-то из сердца. Это другому человеку нужно выбросить кого-то из его проклятой головы».

Бэт, так ей и не заплатившая, была женой Тимоти.

— Меня всегда это преследовало, — сказал он. — Не зная, правда ли это, я ужасно с тобой обошелся и поступил неправильно. Я так никогда и не узнал истины. Никогда не хотел знать.

Вероника отогнала его образ — как он стоял в мощенном булыжником переулке в последний раз, когда она его видела. Выражение лица Тимоти, гнев, когда она, дрожа и плача, сказала о своей беременности.

— Думаю, увидев Беа, если согласишься с ней встретиться, ты раз и навсегда поймешь, что она твоя дочь. У нее твои волосы, твоя улыбка. Что-то абсолютно твое в выражении лица.

— Боже, — проговорил Тимоти. — Прости, Вероника. Прости.

Он заплакал, а потом кто-то заговорил с ним, и он сказал, что ему надо идти, и повесил трубку.

Вероника просидела на кухне больше часа, прокручивая в голове разговор с Тимоти. Она посмотрела на незаконченный пирог. Придется его выбросить и начать заново, но только не сегодня. Именно сейчас уверенности ей и не хватало — в отношении Беа. В отношении того, как и что сложится между ее дочерью и Тимоти.

Она взяла трубку, набрала номер Ника и рассказала об этом телефонном звонке.

— Приезжай, — предложил он. — Ли спит с восьми сорока пяти. Привози продукты для пирога, если хочешь. Я помогу тебе печь.

Двадцать минут спустя она сидела за столом на кухне Ника, потягивая вино, а он стоял рядом, готовя пирог «Уверенность». Глядя на него, босого, в синей футболке и джинсах, отделявшего желтки от белков и натиравшего цедру лайма, ей хотелось его поцеловать.

— Ну, как ты, ничего? — спросил он, сбивая смесь.

— Со мной все будет в порядке. Просто это так… странно — разговаривать с Тимоти.

— Да уж, конечно. Хотя, похоже, он наконец признал правду.

— Спасибо, что пригласил меня, — сказала Вероника. — Это было мне необходимо.

Ник сел рядом и взял ее за руку. Когда же он посмотрел на Веронику, она подумала, не поцелует ли он ее — и он это сделал.

Она уже хотела обнять его за шею и от всей души вернуть поцелуй, как в дверь позвонили.

— Вот уж не вовремя, так не вовремя, — сказал он. — И ведь думал об этом, — улыбнулся он Веронике.

Когда он открыл дверь, Вероника услышала мужской и женский голоса, женщина говорила что-то о часах Ли, которые та оставила у них дома, а потом спросила:

— А что это за запах? Сок лайма? Ты выпиваешь?

— Я пеку пирог, — устало ответил Ник. — Спасибо за часы. Я скажу Ли, что вы их привезли.

В кухню ворвалась женщина лет шестидесяти, серебристая блондинка со стрижкой, и уставилась на Веронику.

— Это вы, точно. Леди, пекущая пироги. Ли в точности вас описала, — презрительно добавила она и в ярости повернулась к Нику. — А теперь ты и женщину привел? Когда здесь спит Ли?

— Герти, мы с Вероникой печем пирог, а не занимаемся сексом в гостиной.

В кухню вошел высокий, худой мужчина того же возраста.

— Не груби, Ник.

— Послушайте-ка, вы двое, — произнес Ник. — Я не собираюсь так жить. Ни минуты дольше. Я всем сердцем люблю Ли — вам это известно. Я делаю все, что могу — и мое «все, что могу» достаточно хорошо. Мне жаль, что Ванесса умерла. Может, у нас и не сложились отношения, но я ее любил, заботился о ней. А теперь вы пытаетесь лишить меня отцовства, хотя я единственный оставшийся у Ли родитель? Она ваша внучка — я никогда этого у вас не отнимал. Я когда-нибудь пытался ограничить время, которое она проводит с вами?

Он отвернулся, его руки дрожали над рабочим столом.