Эдуард Тополь - Игра в кино (сборник)

Мать готовила баню, бросая на сына веселые и изучающие взгляды. Суетится, даже лавку зачем-то поскребла и принесла свежее белье и простыню махровую, арабскую, новенькую. А из подпола вынесла и поставила тут же, в предбанничке, грибочки маринованные, маслята, огурцы солененькие, свежий городской хлеб и иностранную бутылку «Клаб-99». Сама же и налила сыну в рюмашку.

– Вам тоже, мама, – сказал Гурьянов.

– А как же! Только я водочки, а тебе вот! – Она даже с некоторым хвастовством кивнула на иностранную бутылку. – Я как в магазине-то увидела, сразу решила – это к Митиному приезду. Загадала даже – ты приедешь, а я тебе баньку натоплю и сама рюмку поднесу – с приездом. И все сошлось! Да. А отцу ведь наказывала дома сидеть – так нет. Теперь только затемно будет… А ты на отца стал похож, Господи!.. – Она зачем-то опять настраивается заплакать, но Митя спросил:

– Анька-то пишет что?

– Одно письмо уже есть, ага, – как-то просветленно подхватывает мать. – Устроилась она там. Продавщицей. К себе зовут, в гости, но я так раскинула – зачем мешать молодым? У меня теперь про тебя забота. Старик Недайбог все допытывал – когда сменщик приедет. Ему в лесхозе пенсию назначили, семьдесят рублей положили, а оформить нельзя – лесник, заменять кем-то надо. – Она готовит баньку, а сама говорит быстро, на какой-то напряженной струне. – Мы тут неплохо живем, ты не думай. А скоро совсем шумно будет – в лесхозе новый директор, звероферму удумал у нас построить – на воде ондатру разводить, а на бережку норку. И в доме-то у нас все есть, отец хотел и теленка взять, а я говорю: как Митя приедет – телевизор купим…

Митя усмехнулся:

– А торшер-то зачем купила?

– А тоже тебе. Я тебе комнату как в городе сделаю. Или уедешь? – Она и вопрос бросила быстро, будто вскользь, но сама вся напряглась, ожидая ответа.

– Не знаю. Путевка у меня. На стройку. У нас половина роты путевки взяли. – Он словно извинялся.

– Значит, уедешь… – Мать вся опустилась – руки, плечи. – А то бы остался, а? Женишься – ведь целый дом твой. И лес – ты же лес любил. Зачем тебе ехать? С отцом бы вдвоем как хорошо. Захотел в городе погулять – он тебя завсегда подменит. А старик Недайбог какой уж лесник? Он уже леса не слышит. Может, подумаешь, Митя?

– Я же сказал – не знаю! – нервно ответил Митя, чувствуя ее правоту и оттого еще больше злясь. – Вечно вы!..

– Ну ладно, ладно, – сразу отступила мать. – Я ж так только, к слову. Давай мы это… За приезд твой…

Низкий туман укрывал озеро. Осеннее солнце млело за ним, медленно разогреваясь.

– Майор меня на сверхсрочную просил остаться, ага, звание обещал, нет – правда…

Они завтракали втроем – отец, Митя и мать. Митя сидел у окна, рассказывал, мать ловила каждое его слово, а отец чуть посмеивался болтливости сына, но слушал. На стене висела старая свадебная фотография отца с матерью, и между тем, молодым отцом, и Митей действительно было какое-то сходство.

– А узбеки во второй батарее – ну, обхохочешься! – продолжал Митя, поглаживая ластившуюся к нему старую, с тяжелым брюхом гончую. – Во-первых, свинину в рот не брали полгода, ага…

Хлопнула дверь в сенях, вошел старик Недайбог. Он одет по-дорожному, в картузе, при полевой сумке давнего образца.

– Ну так чего? – говорит он с порога своим тонким бабьим голосом. – Не дай бог, оформляться поехали? Митяй-то собравшись?

Отец перестал есть и выжидательно поглядел на сына.

– Двери-то за собой закрой, – говорит Недайбогу мать, чтоб разрядить паузу.

– Спасибо, поемши я, – отвечает старик и усаживается за стол, придвигает к себе кринку с молоком. – Разве что молочка парного. Я ить, не дай бог, с рассвета вас дожидаюсь, даже в лес прогулялся. Хороший у меня лес, здоровый, и отдавать-то жалко, ей-богу! Ежели б не Митяю – не знаю, как бы и отдал. Нет, в самом деле. Тридцать лет, считай, чей лес был? Старика Недайбога. А теперь весь ваш будет, гурьяновский, – и зверь, и дерево. Не, Митяй, ты не думай, я те помогать буду…

Швырнув ложку на стол, Митя вышел из дома.

– Чё? Чё это с ним? – испугался старик.

– Отдохнуть! – крикнула ему на ухо мать. – Отдохнуть ему надо, погулять, а не так – токо приехал и в оглоблю…

И поглядывает при этом на отца, молча обувающего болотные сапоги.

Туман поднимался над озером и истаивал на высоте, и осенний лес сыпал в озеро красным листом.

Гурьянов сидел на пне, уставясь в одну точку, не видя и не слыша напряженный пчелиный гул вокруг себя.

Отец подошел со спины – за плечами у него рюкзак и двустволка, а в руке еще один увесистый вещмешок. Постоял, глядя, как пчелы пролетают в свое дупло прямо над Митиной головой, и вздохнул:

– Дурак ты, если уедешь. Тут тебя даже пчелы не кусают. Пошли… – И протянул Мите вещмешок.

Черноглазые бобры подгрызали накренившуюся и уже похрустывающую сосну. На другой сосне, сваленной кроной в воду, проворно передвигаются бобрята, отыскивая кору посочней.

Негромкий скрип уключин заставил насторожиться отца семейства. Бобер поднял острую морду – по озеру медленно скользит лодка. Озеро небольшое, с берегов его, как ложечки в блюдце, окунаются сваленные бобрами деревья.

Тонкий сигнал тревоги – и все семейство бобров уходит в воду и, выставив на поверхность лишь черные точки носов, распуская от них водяные усы, плывут к норе, спрятанной в береговом откосе.

Митя подгребает к сосне. Отец развязывает рюкзак и рядом с надпиленной бобрами сосной выкладывает подкормку – морковь, рубленую свеклу.

Вытягивая шеи, лоси шершавыми губами пробуют достать ветви повыше – там, где побеги не столь жесткие.

Тонконогая лосиха, подернув чуткими ушами, поворачивает голову к Мите и его отцу. И оба они – и лось и лосиха – доверчиво пошли к людям: отец вытаскивал из рюкзака очередную порцию подкормки. Лоси деловито съели угощение, ушли с достоинством.

Тихий прозрачный лес настраивал лирически. Отец хрустел валежником, собирая костер.

– А что?! – Митя с улыбкой повалился в груду сухих осенних листьев и свободно раскинул руки. – Куплю мотоцикл! «Яву», а что? Отсюда до города час, не больше.

– При любимом деле даже плохо если, а и то хорошо, – ответил отец, сооружая козлы над будущим костром. – Ты не думай, что я тебя уговариваю или еще что.

– Так я понимаю, – согласился Митя. – Мне, батя, знаешь, в армии по первому году все лес снился. Ну, каждую ночь, ей-богу. Там же нет леса ни черта – море и море. Ну и пляжи эти. Эх, батя, вы б поглядели, как там люди живут!

– Шумно, поди?

– Не то слово!

– А я не завидую. Им там хорошо, а мне тут. Мать вот знает – я в доме больше трех дён высидеть не могу, нервничаю, с угла в угол. Так она сама мне рюкзак соберет – «ступай, отец, в лес». А я выйду, два дня похожу, зверя покормлю, птицу послушаю, глядишь – и сам бы запел, только вот голоса нет, это да.