Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– Но ведь если он про него никогда не узнает, то не сможет тебя поблагодарить.

Должно быть, именно в следующий момент официант, скрывая улыбку, заметил, как мужчина довольно громким голосом говорит: разговор окончен, сеньора Волтес-Эпштейн. Я хочу, чтобы было так. Ты можешь мне это клятвенно обещать?

После нескольких напряженных мгновений мужчина с умоляющим видом встал перед женщиной на одно колено. И тогда элегантная дама взглянула на него сверху и произнесла:

– Клятвенно обещаю.

Официант провел ладонью по лысому затылку и подумал, что влюбленные все-таки страх как чуднó себя ведут. Если бы они видели себя так, как вижу их я… особенно вот эту красивую женщину, да-да, красивую до умопомрачения. Я бы тоже сейчас вел себя чуднó, будь она рядом.

И в самом деле оказалось, что образцовый трубач из оркестра Франца-Пауля Деккера, Ромэн Гинцбург, робкий, рыжий, маленького роста, пианист по тайному призванию, был из рода Гинцбургов и, разумеется, знал Алину Элизабет Ивонн де Гинцбург. Ромэн принадлежал к бедной ветви, но – если хочешь, я прямо сейчас позвоню тете Алине.

– Просто обалдеть!.. Тетя Алина!

– Ну да. Та, которая за кого-то там вышла замуж, за какого-то известного философа или что-то вроде того. Но они всегда жили и живут в Англии. А для чего тебе это?

Тут Бернат дважды поцеловал Ромэна, хотя в него он и не был влюблен. Теперь план их действий стал ему окончательно ясен.

Им пришлось дождаться весны, когда у оркестра были гастроли на Страстную неделю, но прежде Ромэн вел долгие беседы с тетей Алиной и расположил ее к себе. А когда они приехали в Лондон и недолгое турне подходило к концу, они сели на поезд, который доставил их утром в Оксфорд. Хедингтон-хаус казался совершенно пустым, когда они нажали на кнопку звонка, издавшего благородную трель. Они переглянулись в напряженном ожидании: никто не спешил открывать. А ведь они договорились именно на этот час. Никого. Но нет, вдруг послышались чьи-то торопливые шаги. Наконец дверь открылась.

– Тетя Алина? – спросил Гинцбург.

– Ромэн?

– Да.

– Как ты вырос! – Это было неправдой. – Ты ведь был вот таким… – Она показала рукой где-то около своей талии. Потом спохватилась и пригласила их войти, забавно исполняя роль конспиратора. – Он вас примет. Но не могу гарантировать, что прочитает книгу.

– Благодарю вас, госпожа Берлин. Искренне благодарю, – сказал Бернат.

Она провела их в довольно тесную гостиную. На стенах висели оправленные в рамы партитуры Баха. Бернат кивнул в сторону одной из них. Ромэн подошел поближе. И тихо заметил:

– Я же тебе говорил, что я из бедной ветви. – И, указывая на партитуру: – Это наверняка подлинник.

Тут открылась одна из дверей, и тетя Алина провела их в просторную комнату, заставленную книгами от пола до потолка, книг там было раз в десять больше, чем в доме Адриа. А на столе лежало множество толстых папок с бумагами и стопка книг с торчащими отовсюду закладками. За столом в кресле сидел с книгой в руках Исайя Берлин, с любопытством взирая на тех двоих, что проникли в его святая святых.

– Ну как все прошло? – спросила Сара, когда Бернат вернулся.

Берлин казался усталым. Он говорил мало, а когда Бернат отдал ему экземплярDer ästhetische Wille [363], взял его, повертел в руках, чтобы получше разглядеть обложку, и открыл оглавление. В течение следующей долгой минуты все сидели затаив дыхание. Тетя Алина подмигнула племяннику. Берлин, закончив просматривать книгу, захлопнул ее, но не выпустил из рук:

– А почему вы решили, что я должен это прочитать?

– Ну… я… если вы не хотите…

– Не лукавьте. Почему вы хотите, чтобы я прочел эту книгу?

– Потому что она хорошая. Она очень хорошая, господин Берлин! Адриа Ардевол – человек серьезный и умный. Но он живет очень далеко от центра мира.

Исайя Берлин положил книгу на стол и сказал: я читаю каждый день и каждый день понимаю, что еще почти ничего не прочитал. А ведь бывает, что мне еще надо и перечитать что-то, хотя я перечитываю лишь то, что достойно этой чести.

– А что этого достойно? – Бернат вдруг как будто превратился в Адриа.

– Способность заворожить читателя. Заставить восхититься умными мыслями, которые есть в книге, или красотой, которая от нее исходит. При всем том, что перечитывание уже по самой своей природе содержит противоречие.

– Что ты имеешь в виду, Исайя? – спросила тетя Алина.

– Книга, которая недостойна того, чтобы ее перечитали, тем более не заслуживает того, чтобы ее вообще читали. – Он посмотрел на гостей. – Ты спросила, не хотят ли они чаю? – Берлин перевел взгляд на книгу и тут же забыл о своей роли хозяина. Он продолжал: – Но пока мы книгу не прочтем, мы не знаем, достойна ли она быть прочитанной еще раз. Жизнь – вещь суровая.

Он поговорил немного о том о сем с гостями, сидевшими на самом краешке дивана. Чай они так и не попили, поскольку Ромэн дал понять тете Алине, что лучше воспользоваться короткой встречей для беседы. И речь зашла о гастролях оркестра.

– Ты трубач? А почему ты играешь на трубе?

– Я влюблен в ее звучание, – ответил Гинцбург.

Они сообщили ему, что следующим вечером играют в Роял-Фестивал-холле. Берлин обещал, что послушает концерт по радио.

В программе были «Леонора» (номер три) [364], Вторая симфония Роберто Герхарда [365]и Четвертая Брукнера. Ромэн Гинцбург солировал в сопровождении нескольких десятков музыкантов. Концерт прошел удачно. На нем присутствовала вдова Герхарда, она была очень взволнована и получила букет цветов, предназначавшийся Деккеру. На следующий день музыканты должны были возвращаться домой после пяти концертов в Европе, которые их совершенно измотали, так что мнения в оркестре разделились: надо ли устраивать микротурне в течение всего сезона, или же подготовить одни большие гастроли летом – правда, мешая таким образом каждому ездить с сольными концертами, – или вообще не связываться ни с какими турне и гастролями, ведь мы и так достаточно отрабатываем на репетициях нашу зарплату…

В гостинице Берната ждало срочное сообщение, и он подумал: вдруг что-то случилось с Льуренсом. Он впервые испугался за сына: у него перед глазами все еще была так и нераспакованная книга. Это оказалось срочное сообщение, продиктованное мистером Исайей Берлином вечером по телефону дежурному по гостинице, в котором говорилось, что он, Берлин, настоятельно просит Берната приехать срочно в Хедингтон-хаус – если можно, прямо завтра, по очень важному делу.

– Текла…

– Как все прошло?

– Хорошо. Присутствовала Полди Фейхтеггер. Она очаровательная. Ей восемьдесят с большим гаком. Букет был больше ее самой.

– Вы ведь завтра возвращаетесь?

– Да… но… мне нужно остаться еще на один день. Потому что…