Александр Крыласов - Дневник нарколога

Квартирьеры в сладком предчувствии принялись толкать друг друга локтями.

— Не может быть! — взвизгнул Гнус, стоя по пояс в грунте и шуруя лопатой. — Я же здесь закапывал, точно помню.

Квартирьеры захрюкали и забились в беззвучных судорогах. Гейне показал увесистый кулак, и все уткнули носы в землю.

— Все правильно, здесь, — беседовал сам с собой Гусельников, углубившись уже по грудь, — три шага от березы и пять шагов от ели. Ничего не понимаю, ничего не понимаю.

Зеленый всхлипнул и принялся щипать молодую травку, чтобы унять раскаты хохота.

— Я же отлично помню, что здесь закапывал! — на грани нервного срыва тарахтел Гнус, и торф летел вверх подобно пеплу из вулкана. — А может, это кроты растащили?!

Кто-то из квартирьеров всхрапнул и принялся ладонями зажимать рот. Всю команду била крупная дрожь, грозящая с минуты на минуту вылиться в лавину смеха. Гейне даже не улыбнулся.

Гнус пока ничего не слышал, он вгрызался в грунт подобно отбойному молотку в надежде отрыть свои припасы.

— Пять банок икры, — надрывался Гусельников, уйдя с головой под землю, — десять банок печени трески, три палки сервелата.

Квартирьеры изнемогали, еще одна реплика Гусельникова — и их прорвет.

— Десять банок тушенки, десять сгущенки, восемь банок лосося, — перечислял свои деликатесы Гнус сварливым голоском, — семь банок шпрот, рижских.

Рижские шпроты послужили последней каплей. Квартирьеры грохнули на весь лес. Не смеялся только Гейне.

— Суки, — задребезжал из своей норы Гнус, — ворюги. Вы мне за это ответите.

Студенты обступили индивидуальный окоп бойца Гусельникова и стали отпускать комментарии.

— Ты бы так днем вкалывал, шланг гофрированный. Только и знаешь, что отлынивать.

— Гнус, если бы не мы, ты бы до Америки докопал.

— А Бессонов говорит, что ты нерадивый. Ничего подобного, нужно только мотивацию найти.

— Какой же ты Генерал, — плюнул в яму Композитор, — ты крыса и гнида редкостная. Недаром тебя Гнусом прозвали.

— Ты-ы-ы-ы, — раздался плачущий голос из окопа, — ты, Гейне, мои продукты украл. Я зна-а-а-аю.

— А хотя бы и так. Ты с нами западло поступаешь — и мы аналогично.

— А я вот на тебя заявление в милицию напишу, и тебя посадят, — голос Гнуса стал набирать мстительную твердость, — сначала из комсомола и института исключат, а потом посадят. Пять лет дадут, как пить дать. Статья сто четырнадцатая, кража.

Ночь сразу перестала быть томной. Ребята невольно отступили от края ямы с замурованным Гусельниковым. На месте остался один Гейне.

— Ты мне угрожаешь? — Андрюха ногой сбросил торф на голову Гусельникова.

— Угрожаю, — подтвердил свои намеренья Гнус, — я все связи отца подниму, ни перед чем не остановлюсь, но в тюрягу тебя закатаю.

— Я в тюрьму не хочу, — задумчиво протянул Гейне и опять сыпанул торф в яму.

— А придется. Придется срок помотать, — задребезжал Гусельников.

— Ты думаешь, ты в окопе? — проронил Гейне. — Не-е-ет, ты в могиле.

— Я тебя в каземате сгною, я тебя…

Гейне сапогом захватил огромное количество торфа и сбросил на Гнуса. Тот закашлялся, видимо, взвесь попала ему в рот. Квартирьеры беспомощно переглянулись, быть соучастником убийства никому не улыбалось.

— Андрюх, хорош, — Стотс наступил на сапог Композитору, — это уже не шутки.

— И вас всех заложу, — откашлялся и загнусил из шурфа Гусельников, — и как Стотс в костер патроны кидал, и как Зеленый анекдоты про Брежнева рассказывал, и как Бессонов квасил. У меня на всех на вас компромат имеется. Попомните меня…

— Вот ублюдок, — Гейне высвободил ногу и сбросил на Гнуса новую порцию почвы, — нужно его живьем закопать.

— Офонарел? — несколько квартирьеров попытались оттеснить Композитора от ямы.

— Я в тюрьму не сяду, — отбивался Гейне, не забывая сбрасывать землю с бруствера на Гусельникова, — он и на вас накапает.

— Не накапает, — Зеленый попытался взять ситуацию под контроль. — Гнус, если мы тебя вытащим, ты нас сдашь? Или не сдашь?

— Сдам, — торжественно пообещал Гусельников, — всех заложу. Вытаскивайте быстрей. У вас кишка тонка меня засыпать.

— Неужели? Говоришь, кишка тонка? — у Гейне внезапно сел голос. — А земелькой не угостишься?

Он стал сбрасывать двумя ногами почву в шурф, и через тридцать секунд Гнус взмолился.

— Андрюша, ты что? Я же пошутил. Ни на кого я не накапаю. Честное слово. Вытащите меня. Пожалуйста, — впервые настоящий ужас обуял окопника.

Гейне заглянул вниз. Гусельников судорожно барахтался в торфяной пыли, снаружи осталась одна голова с раззявленным ртом.

— Посмотри на небо, Гнус. Видишь ты его в последний раз, — Гейне сыпанул еще одну порцию грунта, и Гусельникова засыпало с головой.

Все невольно взглянули на ночное небо. Теперь луна напоминала жопу в потемках, звезды — шипы колючей проволоки, а окружающий ландшафт стал разительно похож на окрестности Колымы.

— Хватит базарить, — Гаврош подошел к яме, — я знаю, что делать. Нужно его вытащить.

— Он нас заложит, — покачал головой Гейне, — ему нельзя верить. Если мы его вытащим, нам не сдобровать.

— Тебе несдобровать и Зеленому, — уточнил чей-то голос, — остальные ни при чем. Мы не хотим, чтобы нас смыло в унитаз вместе с вами. Мы на мокруху не подписывались.

— Один за всех и все за одного, — напомнил Гейне.

— У меня с собой полковое знамя и фотоаппарат со вспышкой, — показал на свой рюкзак Гаврош, — он помочится на знамя, а мы сделаем снимок. Это будет страховка. Вытаскивайте его скорей, пока он не задохнулся.

Квартирьеры облегченно перевели дух и принялись откапывать Гнуса. Гусельников был обвалян в торфяной муке, как шницель. Панировка сыпалась с него струями, и он напоминал разрушенный замок из песка.

— Родненькие. Спасибо, родненькие, — надсадно кашлял и рыдал заживо погребенный.

Перед ним расстелили знамя, а Зеленый схватился за фотоаппарат.

— Мочись на знамя, Иуда, — Розенбаум отвесил Гусельникову пендаль.

— Не могу, — затрясся Гнус, — не получается.

— Не трынди, — авторитетно заметил Гаврош, — здоровые почки выдают свежую порцию мочи через каждые пятнадцать минут. А у тебя почки, как у кабана.

— Не могу.

— Ты издеваешься над нами? — Стотс засучил рукава. — В яму его.

— Сейчас, сейчас, — Гнус начал делать свое преступное деяние.

— Улыбочку, — Зеленый с разных ракурсов стал фотографировать писающего мальчика Гусельникова, — сейчас вылетит птичка. И не одна.

— Закончил? — деликатно поинтересовался Гейне. — А теперь бери стяг в руки, тебе его стирать.

— Варвар ты, Гнус, — расхохотался Зеленый, — я только политические анекдоты рассказывал, а ты на самое святое покусился. Вредитель.