Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат! (сборник)

Как бы то ни было, бедная Зайнаб умерла. Но даже на собственных похоронах ей не было покоя. Одноклассники, которые потешались над Зайнаб при жизни, пришли посмеяться над ее изуродованным телом. А потом в школе обсуждали сломанную челюсть и другие ужасные подробности. Что ни говори, дети очень жестоки.

В школе у нас большое внимание уделялось иностранным языкам, театру и… начальной военной подготовке. Мы собирали и разбирали автоматы Калашникова, учились надевать противогазы и метать гранаты, зазубривали нудные инструкции по выживанию во время химической атаки и стреляли по мишеням. В старших классах у всех мальчиков и двух девочек имелась военная форма, и они ходили строем. Оставшихся девочек заставили сшить юбки защитного цвета и периодически петь патриотические песни на военных соревнованиях и «Зарнице». Несмотря на всю эту муштру многие мои одноклассники поступили в самые престижные вузы страны.

А нынешние дети продолжают гулять по дворам Махачкалы. По замусоренным дворам, где нет детских площадок.

После пленения Шамиля столицей Дагестана был город Темир-Хан-Шура. Название вроде бы пошло от сочетания имени «Темирхан» и слова «шура́», что по-кумыкски значит озеро. Темирханом звали монгольского завоевателя Тамерлана, покорившего всю Азию. В четырнадцатом веке он напал на Дагестан, но горцам удалось отбиться и сохранить свободу. С тех времен осталась лакская эпическая поэма «Парту Патима» о девушке из города Кумуха, которая надела доспехи убитого брата, смело разила чужеземцев и прогнала их.

Но не об этом речь. Через несколько лет после революции, когда большевики подавили независимую Горскую республику с правительством в Темир-Хан-Шуре, столица была перенесена из предгорий в Порт-Петровск, стоявший в низменности между побережьем Каспия и небольшой горой Тарки-Тау. В Петровске в это время кроме порта было всего четыре улицы, булыжные мостовые и керосиновые фонари. Интересно, что первыми открывшимися там промышленными предприятиями стали пивоваренный завод и табачные фабрики.

В первые же годы советской власти Порт-Петровск переименовали в Махачкалу. «Кала» – это по-тюркски крепость, а Махач – имя дагестанского революционера. На самом деле звали этого революционера Магомед-Али, а Махач – просто кличка, но сейчас об этом как-то не вспоминают. В Махачкале жили русские и евреи, а в соседних поселках вроде Тарки – кумыки. Кстати, на месте поселка Тарки раньше стоял город Семендер, столица Хазарского царства. Старые горцы до сих пор называют Махачкалу «Анжи», потому что на взгорье Анжи-арка рядом с нынешним портом когда-то было кумыкское укрепление Анжи и большой базар, куда съезжались на торги горцы со всего Дагестана. Отсюда, кстати, и название махачкалинской футбольной команды. Есть у города и еще одно имя – Шамилькала. Оно бытует среди салафитов (ваххабитов).

Говорят, Махачкала была тихим, уютным курортным городом. Пляж еще чистый, с золотым песком, все друг друга знают, двери в домах распахнуты, в театре Иннокентий Смоктуновский играет на третьих ролях… Во время голода в Махачкалу стекалось много народу с Поволжья. Здесь можно было прокормиться рыбой и фруктами. Кстати, мамин научный руководитель, ведущий археолог-кавказовед Владимир Марковин, родился в Махачкале как раз потому, что его мать, немка, бежала сюда от голода. Вообще-то вначале он был художником и учеником Дмитрия Капаницына, который учился у художника Аркадия Рылова, который в свою очередь учился у Архипа Куинджи. Но в связи с арестом Капаницына Марковину пришлось сменить деятельность и податься к археологам. Там ведь тоже требуется умение рисовать.

У Марковина было много дагестанских пейзажей и графики. Он говорил, что раньше в Махачкале русские общались с коренными дагестанцами на кумыкском. До революции все горцы знали кумыкский язык, потому что держали с кумыками торговые и семейные связи. Особенно зимой, когда перегоняли на равнины своих овец. Мой дедушка знал кумыкский, поэтому в армии его все время просили переводить какие-то не то азербайджанские, не то турецкие документы – языки ведь очень похожие. А потом даже пригласили в МГИМО без экзаменов. Но дедушка так скучал по родине, что отказался от приглашения.

Коренные махачкалинцы очень тоскуют по старому городу. Сейчас, говорят, всё не то, всё чужое. Грязь, пробки, бардак. И действительно, за последние двадцать лет город разросся так, что трещит по швам. В нем не осталось почти ни одного незастроенного клочка. Каждая многоэтажка обвешана гигантскими пристройками. Люди превращают свои балконы в комнаты, потом к комнатам пристраивают утепленные лоджии, а к лоджиям – еще по веранде. Таким образом дома подбираются к самой обочине тротуара. В лучшем случае от него остается узенький проход, заваленный грудой строительных материалов. Все это непрерывное, лихорадочное и беспорядочное строительство – частное. Администрация города почти ничего не строит. Хотя попытки бывают.

Недалеко от дома, где я жила, на большом пустыре располагался оптовый рынок. Потом решено было согнать торговцев с пустыря и построить на нем спорткомплекс с бассейном. Я этому очень обрадовалась: в Махачкале тогда был всего лишь один бассейн (не считая больничных и санаторных) – на территории рыбоконсервного комбината, и ездить туда было далеко. Оптовики не хотели терять единственное средство к существованию и держались до последнего. Торговые лавки закрывали силой, а самих торговцев прогоняли дубинками, но те протестовали и отбивались булыжниками. В конце концов, оптовики дошли до центральной площади, где как раз устраивали митинг религиозные оппозиционеры Хачилаевы. Произошли массовые беспорядки и спонтанный захват здания Госсовета. В тот день в школе у нас было итоговое изложение. Площадь располагалась недалеко от школы, и туда все время стекались милицейские силы. Мы видели это из окон. Когда понесли чей-то завернутый в черную бурку труп, учительницы разрыдались. Потом оказалось, что по случайному совпадению мимо школы проносили умершего старика, и это не имело никакого отношения к событиям в Госсовете. Тем не менее обстановка была напряженная. В любую минуту мог случиться государственный переворот.

А появления бассейна я так и не дождалась. Замороженная стройка до сих пор обнесена деревянным забором и заброшена. Зато расположенная напротив Джума́-мечеть разрастается каждый год. Эту мечеть построили турки по образцу Голубой мечети в Стамбуле. Только у стамбульской мечети четыре минарета, а у Джума-мечети – два. Изначально там помещалось одновременно шесть-семь тысяч человек, потом оказалось, что по пятницам и праздникам всем места не хватает, и мечеть несколько раз обносили лесами, расширяли, делали непонятные пристройки из красного кирпича. От этого она совершенно потеряла свой первоначальный вид.