Артуро Перес-Реверте - Терпеливый снайпер

– Вариант первый. Я подхожу к стойке портье, прошу вызвать полицию и полюбопытствовать, что творится у меня в номере. Вариант второй…

Тут я помедлила. Мой безмолвный собеседник трижды моргнул, как будто это должно было помочь ему вновь обрести дар речи.

– Вы сверху пришли? – вымолвил он наконец.

Голос его звучал хрипло и сдавленно, словно гортань требовала немедленной смазки. Выговор выдавал в нем испанца и человека отесанного. Светлые глаза по-прежнему выражали полнейшую растерянность.

– Сверху-сверху. И там на ковре валяется без чувств какая-то дамочка.

Растерянность сменилась тревогой.

– Без чувств, вы сказали?

– Именно.

– А что случилось?

Голос звучал все так же хрипловато. Я пожала плечами:

– Упала. Сама. Упала и ударилась головой, причем несколько раз. Похоже, ей понравилось падать.

– Это вы ее…

– Я ей ничего не сделала. Говорю тебе – она сама упала. Я всего лишь связала ее, чтобы уж больше не падала. Связала мешками для прачечной и поясом от банного халата. Так что, полагаю, она все еще наверху. Дремлет тыквой кверху. Когда проснется, ей понадобится аспирин и, может быть, доктор. Да, она теперь уже не такая хорошенькая, как раньше, если раньше была хорошенькой… Похоже, у нее сломан нос.

Я заметила, что Рыжий Ус пошевелился, и не знала, как это истолковать. Может быть, это означало беспокойство, может быть, угрозу. Он, кажется, отошел от шока и теперь вглядывался в меня зорко и оценивающе. Несомненно, прикидывая, как далеко я готова зайти. Предугадывая мои намерения. Я отсела поглубже, откинулась на спинку. Из благоразумия. Впрочем, здесь он уж точно ничего не предпримет: в десяти метрах – бармен за стойкой, на другом конце вестибюля портье и швейцары. Мне достаточно крикнуть, чтобы поднять тревогу.

– Вы говорили о двух вариантах, – напомнил он.

Теперь он был спокоен. И в ответ на мое «тыканье» продолжал обращаться на «вы». И был склонен как-то прийти к соглашению, отчего я украдкой перевела дух. На самом деле, неожиданно осенило меня, я, хоть и беспокоилась за оставленную наверху женщину, наслаждалась. Своим триумфом. Этой минутой и ее последствиями.

– Второй – тебе подняться ко мне в номер и самому заняться этой тварью.

Он задержал на мне неморгающий взгляд:

– И дальше что?

– А то. Отвези ее в больницу или куда посчитаешь нужным. – Тут я посмотрела на часы. – И пусть Лоренцо Бискарруэс мне позвонит.

– Я не знаю никакого Бискарруэса.

– Не знаешь – и не надо. Тем не менее постарайся сделать так, чтобы этот кабан со мной связался. Это в его интересах.

Голубые глаза прошлись по вестибюлю и вновь надолго уставились на меня: их обладатель оценивал, медленно осознавал то, что я сказала. Наконец он сунул книжку в карман и в улыбке – холодной, деланой и вымученной – показал еще несколько зубов.

– Ладно, – сказал он.

Мы поднялись – причем он вскочил с легкостью, удивительной для такого тучного человека, – и направились к лифтам, точно безобидные постояльцы. Я нажала кнопку, и лифт пошел вверх; мы избегали смотреть друг на друга прямо, но краем глаза следили в зеркало за каждым движением, а Рыжий Ус не спускал глаз с моей правой руки, которой я сжимала в сумке газовый баллончик. Хороша я буду, если промахнусь, мелькнула дурацкая мысль. Но баллончик не понадобился. Доехав до четвертого этажа, мы молча прошли по коридору, я открыла дверь номера и благоразумно посторонилась.

– Твою мать… – выдохнул мой спутник, переступив порог.

Тощая Рожа по-прежнему лежала на полу так, как я ее оставила, – ничком и связанная. В кино человек, получив несколько ударов по голове, вскакивает как ни в чем не бывало и вновь бросается в схватку, но то в кино. В жизни обычно бывает иначе. Бывают сотрясения мозга, ушибы мозга, кровоизлияния и тому подобные прелести. К моему облегчению – я боялась, что переусердствовала напоследок, – Тощая Рожа была в полусознании и постанывала глуховато и утробно. Ковер был немного выпачкан кровью, а на носу и на верхней губе у Тощей Рожи уже запеклась коричневатая корка. На лбу имелся огромный лиловый кровоподтек, глаза страшно заплыли. Вид был такой, что я сама испугалась, и потому рада была, что ею займется Рыжий Ус.

– Твою мать… – повторил он, опустившись на колени, и спросил недоверчиво: – Это ваша работа?

– Я же сказала: она упала. Несколько раз.

Развязывая узлы, он послал мне взгляд, где было поровну укоризны и восхищения. Ее не так-то просто привести в такой вид, казалось, говорил он. Надо быть либо очень везучим человеком, либо еще большей стервой, чем она. Намного большей.

– Лед в мини-баре есть?

– Ей, пожалуй, сейчас не до коктейлей, – ядовито ответила я.

Он воспринял мой сарказм флегматично.

– Я спрашиваю, есть или нет?

– Нет.

– Тогда я вас попрошу холодной водой намочить как следует несколько полотенец.

Он вполне владел собой. И было похоже, что, вопреки своей мирной наружности, привык к подобным ситуациям. Мне вспомнилось, как в руке у него сверкнуло лезвие ножа, когда я валялась на снегу в Вероне рядом с бедолагой, которого приняли за Снайпера. Может, зря я его привела в номер? Сама себе подстроила новую ловушку. В ванной, смачивая под краном полотенца, я искала взглядом, чем можно отбиться, и ничего не нашла. Потом вспомнила о цветочной вазе на бюро. В случае чего дополнит газовый баллончик.

– Помогите мне, – сказал Рыжий Ус.

Вдвоем мы подняли Тощую Рожу и свалили на кровать. Женщина очнулась окончательно, негромко постанывала, и заплывшие глаза из-под сбившихся колтуном волос смотрели на нас остекленело: она пыталась понять, кто мы. Рыжий Ус вытер ей кровь под носом, а потом обложил ее лицо мокрыми полотенцами. Я расположилась неподалеку от вазы, а руку по-прежнему держала в сумке, на спрее. И прикидывала расстояние.

– Ну как она? – осведомилась я чуть погодя.

Он взглянул на меня с каким-то опасливым любопытством. Вероятно, спрашивал себя, почему я так спокойна и не закатываю скандал.

– Ничего. Могло быть хуже. Нос не сломан.

– Сможешь ее забрать?

– Наверно. Она скоро встанет… Темные очки есть?

– Зачем тебе?

Он показал на женщину, все лицо которой, кроме маленькой щелки, оставленной для дыхания, было облеплено полотенцами.

– Она же не может пройти через холл в таком виде. Переполох поднимется.

Я открыла сумку, достала очки и бросила ему. Он ловко поймал. Впервые за все время светлые глаза смягчились. Стали почти доброжелательны. Кроличья улыбка еще чуть приподняла рыжеватые усы.

– Похоже, как тайные агенты вы с ней не очень-то блещете, – заметила я.

Он не стал возражать. А лишь издал тихий, сдержанный смешок, который придавал ему обманчиво благодушный и простецкий вид, а закрученные усы – какую-то забавную изысканность. Ему бы килограмм десять-пятнадцать скинуть, подумала я, да сантиметров на двадцать подрасти, да убрать пузо, натянувшее сорочку, – и был бы, в сущности, совсем недурен.