Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

– Садись! – раздался протяжный крик от хвоста колонны. Этап грянул кандалами и сел разом так, что земля ухнула. Какие-то отомкнутые побежали к мутному ручью с котелками. Увидев это, атаман привстал.

– Здорово, ребята! – крикнул он белевшей лицами толпе. Все они оборотились на его крик. – Откуда бредете?

Никто не отвечал. Свистел по верхам ветер.

– Кто таков? – издали донесся треснувший голос.

– Человек божий, гуляю с надежей! А ты кто?

– Грымзин зовусь Иван, гренадер этапный. Партию веду, – твердо отдалось из низины.

– А много ли людишек твоих? – подал голос Крутька.

– Много ли, мало, с меня спрос! – ответил без испуга служивый басок лет сорока с лишком.

– Слышь, Грымзин! – взвыл атаман. – Ночь темная, моих людишек попробовать не хотишь ли? Вместе бы лютую и скоротали! Скоротали, да и согрелись бы! Страсть люблю я, когда забавы. На провиянт!

– Указу мне нет с прогулящими ночь коротать! Отходи подобру!

Почти тут же за спиной говорящего загорелся дымный огонь, и стал он виден, кряжистый, в колпаке с орловым шитьем и длинным штыком на шомпольном дрыне.

– Слышь, ты, грымза гренадерская, ты – до обиды не доводи! Тут я закон!

– Закон тебе перекладина! Спробуй подойтить – враз экзерсицию сполню! До самой императрикс доведу, щадить не научен! – В свете пламени было видно, как перепуганные сотские ладили конвойную пушечку против обметавшей склоны ватаги.

– Ишь, гнида царева, я ить спробовать горазд, города брал, остроги, слышь?

– Пугать меня без толку, я солдат государев: где голову сложить, там и славу петь!

Атаман оглянулся на подручных. Те стояли приплясывая от холода, и готовы были броситься на дерзновенца по знаку своего главаря.

– Порадуемся солдатом-то? – дыхнул ему Крутька в самое ухо.

Ветер усилился, Грымзин стоял неподвижно среди пестроты искр. Колодники его сделались массой неразличимой, сжимаясь и увеличиваясь при метавшихся тенях. Солдатики с фитилями встали взводом, застегнув узкие воротники мундиров и обнажив палаши, казавшиеся натертыми воском спичками против громады обступающего мрака.

– Разойди! Разойди, кому говорю! – вдруг заорал атаман своим. Удивленная, чернь его попятилась. Вилы, оглобли, сабли, арканы, серпы – опустились.

В ночь затянули два лагеря разные песни. Кандальники пели о скуке скучаевне, вине, кабаке да добром молодце без памяти, ушкуйники – о вольной волюшке да царском указе, суде да виселице, угодниках да архангелах. Лишь к рассвету, незаметно как, запели одно, про лучину да про думы горькия, надсаживаясь с удовольствием, словно соревнуясь, кто искренней и правдивей нажалуется на судьбу.

Наутро по обе стороны трясины чернели два безобразных пепелища, и следы уводили в разные стороны – на одну каторгу и на другую.

Старый Яунд прекрасно разбирался в самолетах.

Они делились на маленькие Бипля, похожие на пчел, и грозные Монопля, рокотавшие на все небо.

Та Монопля, что качнулась над ним, была больна: ее мотало из стороны в сторону, она задыхалась, ревела и вдруг, истошно булькнув прямо над головой старика, резко стихла, накренилась, засвистела носом и, как каяк с охотниками, зачерпнутый моржовой ластой, упала где-то за торосами.

Старик намотал поводья Отца-Оленя на ялданг, наклонил его в сторону упавшей Монопли, утер слезящиеся глаза рукавом парки и, кряхтя, стал разгоняться под уклон. В щеки ему из-под ног бились две ледяные промоины, от которых разило рыбьей одышкой, но он устоял на ногах и скоро, пройдя в воротца прибрежных глыб, увидел мертвую Моноплю. Она лежала невдалеке от берега на плавучем льду, совершенно бессильная, плашмя. Поодаль, выкинутый из ее носа ударом, у ледяной кромки лежал уткнувшийся в снег кожаный человек со светлыми волосами. Куртка его была коротка и дымилась на спине. В руке человек держал нож, с помощью которого полз по снегу. Рука была выброшена вперед и окаменела от холода и напряжения.

Яунд наклонился к нему, перевернул на спину. От человека пахло Кровью Монопли, горячей и ядовитой. Это был совсем юный парень с детскими голубыми глазами, запорошенными инеем. Яунд попробовал открыть ему рот, разлепил губы, но белоснежные челюсти были сдвинуты насмерть. Пар из них не выходил. Старик покачал головой, сноровисто утоптал площадку и разжег огонь. Расстегнул куртку, обернул парня нагретыми ладонями. Окоченевший не шевелился.

Послышался шорох. Монопля, лежащая на льдине, накренилась и стала соскальзывать в зеленую муть. Высоченное крыло задралось, махнуло рыжей морской звездой и провалилось в закипевшую пузырями бездну.

Пламя опалило иней на ресницах, завило жженой стружкой волосы пилота, но он не дышал. Яунд побил его по плечам, подул в лицо – оно оставалось мертвым. Черты лица суровели, отливая свинцом, цветом Хозяина Становищ.

Оставался бубен.

Несколько ударов предварили камлание. Старик пошел по малому кругу, прислушиваясь к своим ударам. Высоко вспыхнул сполох, ночь отвечала ему. Огонь мигнул, припал к земле, как играющая лиса, и вновь вспыхнул круглым заревом. Духи не спали, духи слышали шамана.

Тот расширял круги. Тонко завыл, потом зарычал. Глаза его пропали с лица, вновь вернулись, щеки, словно распираемые чем-то, прыгнули вбок и втянулись к беззубым челюстям, нос исчез. Шаман входил к духам. Огонь запылал ярко и ровно, шаром.

Сейчас стоял на берегу Ыйчика, Реки. Напротив стоял Поваленный Лес. Старик ударил в бубен, демонстрируя силу над Ыйчиком. Серое небо молчало. По нему медленно, как заливаемое в котел масло, прошла светлая полоса, очищая черную изнанку мира. Горячий воздух ударил в лицо. Старик моргнул. На том берегу стоял Гуолохоон-дагоохоонг, Дух Смерти. Яунд сразу узнал его – у Духа Смерти была только нижняя половина лица, подбородок и челюсть, изъеденная мошкой и червями. В богатую парку его, изукрашенную бисером, уходили ручьи черного гноя. Из получерепа выступала острая дырявая кость, на которую и надо было смотреть. На коленях рядом с духом стояла душа летчика, нагая и белая.

– Я пришел за душой, – прокричал Яунд.

– Как твое имя?

– Эрчиль Тугаскор Ырдыгэ Канзиганиджад зовусь я, сильный утренний шаман, знающий будущее, исцеляющий страхи, увечья, саму смерть! Говорю я с духами, и они слушают меня! Эту молодую душу прошу отдать мне.

– Не знаю я тебя, не слышал я о тебе, не слышу я тебя, не отдам я тебе душу, – отвечал Дух Смерти.

– Тогда я готов бороться!

– Иди и возьми.

Яунд знал, что это законная уловка. Ыйчик убьет его холодом, если он зайдет сразу. Он сделал несколько шагов в Реку. Вода была белой.

Дух прыгнул к нему через Ыйчик, и битва началась. Они метались по белому берегу, петляя и сцепляясь ногами. Эрчиль-Яунд бил духа ногтем, сверкавшим Синей Золой Рассвета, ибо он был Утренний Шаман, а все духи были Ночными. Наконец ему удалось опрокинуть противника.