Вера Колочкова - Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

Яркое солнце из утреннего окна било в глаза нетерпеливо, расходилось под сомкнутыми веками красно-оранжевыми кругами, требовало яростно: «Вставай, Сашка, вставай». Саша перевернулась на спину, вытянулась в струнку, по привычке с шумом вдохнула побольше воздуху и поняла вдруг – на улице ночью выпал снег. Она прочувствовала, тут же ощутила в себе эту необыкновенную вкусно-холодную радость первого по-настоящему зимнего дня, пахнущую недозрелым арбузом и первозданной свежестью хрупкого нежного снега, и праздником, и еще бог знает чем хорошим и значительным…

Только горячими булочками сегодня почему-то не пахло. Непривычно как-то. «Эк мы дружно проспали сегодня с тетей Машей!» – подумала она, одним прыжком вскакивая с постели и подходя к окну. Так и есть. Лежит, родименький, светится радостной белизной… Красота! И солнце светит, и мир прекрасен. И еще. Самое главное. Ей! Не надо! Туда! Возвращаться! Никогда! Вот так… Закинув руки за голову, она прогнулась назад и постояла так минуту, задержав дыхание, словно боясь отпустить застрявшее в ней нежным комочком счастье. А разогнувшись, запрыгала по комнате козликом, замерзнув от ворвавшегося в открытую форточку первого зимнего ветерка – счастье-то счастьем, да холодно ж, однако.

– Тетя Маша! Вы меня почему не разбудили? – крикнула она звонко в сторону кухни, пробегая в ванную и на ходу высвобождая голову из узкого ворота свитера. Не услышав ответа, остановилась в нерешительности и замерла, слушая непривычно-пугающую утреннюю тишину, потом на цыпочках тихо прошла по длинному коридору, заглянула, недоумевая, в кухонное большое и такое всегда уютное пространство, как магнитом притягивающее запахом горячих сдобных булочек и заботливой радостной суетой тети Маши. «В магазин пошла? Меня не захотела будить? Странно…» – промелькнула в голове быстрая мысль и ушла, оставив после себя ощущение противной тревоги, будто чего-то нехорошего, уже вписавшегося и в эту подозрительную тишину, и в непривычный глазу оставленный с вечера беспорядок из невымытых чашек, засохшего хлеба на тарелочке, капающей монотонно из крана воды. Так же, на цыпочках, она тихо прокралась к комнате тети Маши, постояла, напряженно вслушиваясь. Потом осторожно потянула дверь на себя, просунула в щель голову и пропищала совсем уж по-детски жалобно: «Теть Ма-а-а-ш…» Услышав доносящиеся из глубины комнаты странные звуки, похожие на едва сдерживаемые рыдания, пошла им навстречу и остановилась в испуге. Мария лежала на своей кровати, вытянувшись в струнку, внимательно и сосредоточенно глядела в потолок. Лицо ее было мокрым и бледным, крупные капли пота стекали по лбу, по вискам, пропадали в жиденьких, склеившихся жалкими прядками влажных волосах. Одна такая прядка прилипла к щеке около чуть приоткрытых, отдающих мертвенной голубизной сморщенных губ, изломалась хилой болезненной стрелочкой. Дышала Мария тяжело и отрывисто, и не дышала даже, а просто пыталась изо всех сил втянуть в себя воздух, который быстро застревал где-то на полпути и выталкивался обратно с шумом, похожим на глухие мучительные рыдания. Переведя взгляд от потолка на замершую в ужасе у ее постели Сашу, хотела сказать что-то, да снова застыла в мучительном полувдохе, застекленела плеснувшими болью глазами.

– Теть Маш, да что это с вами?! – прошептала-прокричала Саша, протягивая к ней ручки-палочки и не решаясь подойти поближе. – Вам плохо, да? А что надо делать-то, теть Маш? Ой, я не знаю… – Она в отчаянии закрутила головой, бросилась к двери и со всего размаху захлопнула ее, потом, будто испугавшись громкого звука, снова вернулась к постели, беспомощно развела руки в стороны, присела около Марии на корточки. – Ой, теть Маш, а что надо делать-то? А лекарства у вас где лежат? Господи ты боже мой…

Подскочив на ноги, она тут же принялась быстро и суетливо хватать, осматривать вещи на прикроватном столике, и все тут же падало у нее под руками, все шумно и бестолково валилось на пол, словно сердясь на ее испуганную нерасторопность. Мария, следя за ней отрешенно-страдальчески, чуть приподняла с одеяла сморщенную дрожащую руку и тут же бессильно уронила ее обратно, опять уставившись в потолок. «Ой, так надо «Скорую» вызвать, наверное! Да ведь, теть Маш? Правильно? Я сейчас! Подождите!» – сообразила наконец Саша и опрометью бросилась в прихожую к находившемуся там с незапамятных времен старому черному аппарату. Схватив тяжелую эбонитовую трубку и с трудом втыкая трясущийся палец в нужные дырочки, принялась накручивать неповоротливый, западающий от старости диск, и все никак не могла приноровиться к этому занятию, и никак не получалось у нее наконец-таки взять и услышать в трубке длинные и желанные гудки вызова.

Вздрогнув всем телом от резко прозвучавшего короткого дверного звонка, тут же бросилась было и к двери, не отпуская трубки от уха и чуть не уронив на себя тяжелый аппарат, потом, погрозив в сторону двери пальцем, опять начала вслушиваться в непонятные щелканья и шорохи в старой трубке. Звонок тренькнул снова, казалось, уже более требовательно и нетерпеливо, словно подгоняя – ну чего ты там… Положив трубку рядом с аппаратом, Саша метнулась к двери и, не глядя в глазок, быстро крутанула рычажок замка, выдернула из спасительного паза дверную цепочку. В два прыжка вернувшись к трубке, снова прижала ее к уху.

– Ой не знаю гудка нет «Скорую» срочно надо быстрей помоги… – истерически, визгливой скороговоркой выпалила она показавшемуся в дверях Костику и потянула к самому его лицу трубку. – Там… тетя Маша там… умирает не дышит совсем я боюсь ой мамочки помоги…

Костик отстранился, потом молча схватил из ее рук трубку, подержал в руке растерянно, будто не зная, что с ней делать и удивляясь необычной ее внушительной тяжести, и даже осторожно поднес на секунду к уху. Потом, словно очнувшись, небрежно бросил на рычажок аппарата, повернулся решительно к Саше.

– Так. Спокойно. Не ори. Веди показывай, что там стряслось… – подтолкнул он ее за плечо. – Сейчас разберемся.

– Костик, так «Скорую» же… – умоляюще протягивая к аппарату руки, продолжала визгливо голосить Саша. – Надо же быстрей, быстрей же надо!

– Все! Хватит, я сказал! Заткнись, уши режет! Разверещалась тут… – прикрикнул он на нее и грубо толкнул в спину. – Не работает телефон, не видишь, что ли? Сломался! Ему в обед уже сто лет… Где старуха? В спальне у себя?

Он быстро прошел в комнату к Марии, остановился у ее кровати, долго разглядывал, жестко прищурившись, ее неживое лицо, потом произнес еле слышно:

– Черт… Черт, как не вовремя…

Наклонившись пониже, он послушал ее короткое осторожное дыхание, досадливо оттолкнул мельтешащую под руками и продолжающую причитать Сашу: