Вера Колочкова - Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

Они вошли гуськом, встали дружненько у ее кровати: вот Славик, вот Настя с Ниночкой, вот Костик – бессовестный такой, и как прийти-то сюда посмел. А вон в дверях остановился и Ниночкин парнишка. Тоже, что ль, прописаться захотел? Смотрит на них так испуганно.

– Тетя Маша, мы все решили! Вы нас слышите, тетя Маша? – громко и торжественно, с неуместным пафосом заговорила Нина.

– Да тихо ты. Не кричи так, я ж не глухая, – сухо и внятно произнесла Мария и осторожно отняла голову от подушки, и замерла, глядя в потолок: – Надо же, не кружится! Отпустило вроде.

Не обращая ни на кого больше внимания, она стала деловито вытаскивать себя из постели, опустила на пол ноги, поднялась и, немного постояв, тихонько поковыляла к двери – надо же было жить, надо же было исполнять задуманное вопреки всему здесь происходящему, вопреки удивленным лицам и возмущенным взглядам, провожающим ее в спину.

– Теть Маш, а вы это куда? – оторопело произнесла Настя. – А мне Костик сказал, что вы тут помирать совсем собрались.

– А вот не дождешься, Настенька, – полуобернулась к ней с улыбкой от дверей Мария. – Я решила, знаешь, еще пожить. Дел у меня много оказалось несделанных.

– Вот это да! Вот это класс, – улыбнулся ей весело от дверей Нинин парнишка. – А они тут так торопились, знаете. Прямо перегрызлись все! Молодец, бабуля! Так их всех, так…

– Да помолчи ты, придурок! – вдруг злобно, на визгливо-истерической нотке огрызнулась на него Настя. – Вы его не слушайте, тетя Маша! Вы лучше послушайте, что мы порешали с квартирой-то вашей!

– А где Саша? – страдальчески сморщившись от ее громкого голоса, снова повернулась к ним Мария. – Костик, это ты ее прогнал, я знаю.

– Да, бабушка, я прогнал. А вы что, меня не поняли тогда? Так я и повторить могу: или Саша – вам, или прописка – мне.

– Ах ты, сволочь, – вдруг тихо проговорил в его сторону Олег. – Только и можешь, что старух пугать да с девчонками воевать. – И, обращаясь уже к Марии, тут же добавил уверенно: – Не беспокойтесь, бабушка! Найду я вам вашу Сашу. Очень даже легко найду.

– Ой, и правда! Найди, милый! Прямо сейчас и найди! – обрадованно потянула к нему руки Мария. – А я уж рассчитаюсь с тобой, ты не сомневайся.

– Да не надо мне ничего, бабушка. Что вы… Лучше вы козла этого из дома гоните быстрее, – мотнул он головой в сторону Костика, – а то он вам тут все обвоняет насквозь.

– Слышь, ты… За козла ответишь, – холодно и злобно сверкнул на него голубым глазом Костик. – А ну пошел отсюда, слышь?

– А ты не распоряжайся тут, Костенька! – сердито и громко вдруг произнесла Мария. – Пока я еще здесь хозяйка! И хозяйкой здесь и останусь! Понятно? Передумала я прописывать вас у себя! Всех передумала! Вот так я решила! А теперь уходите все. Некогда мне тут с вами.

– Тетя Маша, вы что? – совсем тихо и удивленно-обиженно прошептала Нина. – В своем ли вы уме, тетя Маша? Может, вам врача вызвать? Чего вы несете-то?

– Я тебе вызову! – весело обернулся к ней Олег. – Не видишь – совсем выздоровела бабушка? Прямо на глазах просветление произошло! Молодец, бабушка, уважаю…

– Замолчи, Олег! Тебя никто не спрашивает! Ты ведешь себя просто безобразно! Да и вообще – ты забылся, по-моему! – взорвалась вдруг Нина давно уже сдерживаемым раздражением.

Олег медленно повернул к ней красивую голову и снова улыбнулся широко и бесшабашно, как улыбаются свободные, не боящиеся потерять чужое к себе расположение люди.

– Забылся, говоришь? – медленно двинулся он к Нине. – Да, ты, пожалуй, права. Действительно, забылся. Давно забылся. И себя забыл. Спасибо, помогли вспомнить. От вашей крысиной грызни и мертвый себя вспомнит.

Он медленно взял ее за руку, вложил в раскрытую ладонь аккуратную связочку ключей и так же медленно-осторожно накрыл ее маленькими ухоженными Ниниными пальчиками с идеальным маникюром. Нина заморгала жалко и растерянно и, будто опомнившись, вцепилась мертвой хваткой в рукав его дорогого пиджака, заговорила быстро, почти захлебываясь:

– Олежек… Олежек, прости. Ну не надо, прошу тебя. Ну что ты… Да ну ее, эту квартиру! Олежек, милый, я тебе что-нибудь другое придумаю, ну погоди.

– Господи, смотреть тошно, – глядя на нее, покачала головой Мария. – Это ты не в своем уме, Ниночка. Это тебе врача надо… Уводи ее быстрее, Настена! Пусть не позорится. И подите уже все, устала я от вас.

А поздним вечером Мария обнимала в прихожей, прижимала к себе дрожащую и плачущую от счастья Сашу, гладила ее по черным жестким вихоркам, улыбалась, слушая звучащий торопливой звонкой музыкой ее говорок:

– Я так испугалась, теть Маш… Так испугалась… Вам так плохо было… А еще врач со «Скорой» сказал, будто сердце у вас слабое. Я пришла утром, а они меня не пустили! Этот, Славик ваш, от двери меня оттолкнул, а Костик сказал, что вы умерли. Ой, как хорошо, что вы живая, теть Ма-а-аш! – заплакала она вдруг, уткнувшись ей в плечо.

– Да что ты, Сашенька, не плачь… Поживем еще! И некогда нам с тобой плакать-то! Дел у нас с тобой невпроворот. Завтра вот сразу обменом займемся. А ты, паренек, поможешь ли нам с обменом-то? А? Я почему-то тебе верю… И за Сашеньку тебе спасибо.

Олег, стоя в дверях, мотнул утвердительно головой, наблюдая за ними с улыбкой. Потом развернулся и вышел из квартиры, тихонько прикрыв за собой дверь. Как не помочь, конечно, он им поможет. И даже с удовольствием поможет. Какие ж они обе хорошие, сердцем друг друга нашедшие – смешная бабулька да маленькая чернявая девчонка-соплюшка, случайно потерявшаяся в большом городе. Друг другу самые близкие.

Что ж, и ему, стало быть, себя теперь искать надо. То есть начинать учиться жить в простоте да в разумной аскезе, но с головой и сердцем, как живут эти две счастливые женщины – старая да малая. И еще – с любовью.

Через полгода, сидя за новеньким письменным столом в небольшой уютной квартирке старого дома на зеленой городской окраине, Саша писала матери длинное-длинное письмо. Большие круглые буквы ложились на бумагу торопливо и ровно, словно давно ждали того часа, когда созревшие в Сашиной голове мысли и чувства найдут материальное отражение в этих ровных красивых строчках: «…А вчера я, мамочка, наконец-то и в самом деле поступила на вожделенный филфак, на дневное отделение. Хотела, правда, на вечернее, да тетя Маша не разрешила. Ты прости меня за глупые страхи, мамочка. И за вранье прости, и за гордыню. Только сейчас понимаю, как это здорово – уметь тебя любить, прощать и ничего не бояться. А теперь я расскажу, что случилось со мной за эти ужасные два года».

Саша подняла от письма голову, задумчиво уставилась в сиреневые сумерки за окном. Было слышно, как шумит на ветру плотной листвой тополь, как первые крупные капли дождя упали на жестяной карниз, как на кухне ворчит на Олега тетя Маша, безуспешно уговаривая съесть хотя бы еще одну горячую булочку. Ну что ему, трудно, что ли? Понятно, что с работы пришел уставший, но она же старалась! Тоже, булочки лишней испугался. Зимой ее от Костика с Серегой отбивать, жизнью рискуя, не испугался, а тут булочку лишнюю съесть не может, видите ли. Ну что за характер такой у мужика, а? Вот объясните!