Дэвид Николс - Мы

— Смысл. Если живешь в стране, где крыши делают из пирогов, научись себя ограничивать. Ему бы следовало назвать картину «Углеводы на обед».

— Дуглас, я хочу домой.

— А как же Музей современного искусства?

— Не в гостиницу. Домой, в Англию. Я хочу вернуться сейчас.

— А… Понятно. — Я не отводил взгляда от картины. — Они падают, как мухи!

— Может, мы… присядем где-нибудь?

Мы прошли в зал побольше — распятия, Адам и Ева — и уселись на разных концах скамьи, обитой кожей, присутствие музейного охранника создавало атмосферу нелегкого тюремного свидания.

— Я знаю, на что ты надеялся. Ты думал, что, если все пойдет хорошо, у нас появится будущее. Ты надеялся, что я передумаю, и я хочу, чтобы ты знал: я бы с удовольствием передумала. Я бы хотела не сомневаться, что буду счастлива с тобой. Но эта поездка не делает меня счастливой. Мне… слишком тяжело, какой тут отпуск, если чувствуешь себя прикованной к лодыжке другого человека. Мне нужно пространство, чтобы подумать. Я хочу домой.

Я улыбнулся, преодолевая ужаснейшее разочарование:

— Нельзя же бросить Большое турне, Конни!

— Можешь продолжить, если хочешь.

— Я не могу продолжить без тебя. Что за удовольствие?

— Тогда возвращайся со мной.

— Что мы скажем людям?

— А разве мы должны что-нибудь им говорить?

— Мы вернемся из отпуска на двенадцать дней раньше срока, потому что наш сынок сбежал! Унизительно.

— А мы… притворимся, что у нас пищевое отравление, или скажем, что умерла какая-то тетушка. Мы скажем, что Алби уехал к друзьям, у него собственные планы. Или можем остаться дома, задернуть занавески, затаиться, сделать вид, что мы все еще путешествуем.

— Но у нас не будет никаких фотографий Венеции или Рима…

Она рассмеялась:

— Ни разу за всю историю человечества никто не попросил посмотреть фотографии из отпуска.

— Я хотел сделать эти фотографии не для других. Я хотел их для нас.

— Тогда… наверное, нам следует сказать людям правду.

— Что ты не смогла больше вынести ни одной минуты со мной.

Она скользнула вдоль скамьи и прижалась плечом к моему плечу:

— Это неправда.

— А что тогда правда?

Она пожала плечами:

— Правда в том, что, наверное, это не лучшее время для нас вариться в одном котле.

— Это была твоя идея.

— Верно, но еще до того, как… Прости, ты все организовал, я ценю твои усилия, но с моей стороны это тоже… усилие. Слишком много всего навалилось. Я никак не могу собраться с мыслями.

— Нам не вернут денег — все по предоплате.

— Возможно, деньги не самое важное в данный момент, Дуглас.

— Отлично. Отлично, я займусь поиском рейса.

— Завтра в десять пятнадцать есть один рейс в Хитроу. Дома будем к обеду.

[35] Жареная свиная рулька с картофельными клецками (нем.).

Так прошел наш последний совместный день в Европе.

Мы осмотрели оставшиеся залы галереи, но без Алби, нуждавшегося в наставлениях, Большое турне потеряло всякий смысл. Глаза скользили по Дюрерам, Рафаэлям и Рембрандтам, но ничего не запоминалось, и говорить было нечего. Вскоре мы вернулись в гостиницу и, пока Конни складывала вещи и читала, я прошелся по улицам.

Мюнхен оказался странным сочетанием величественной церемонности и шумного пьяного веселья, как накачавшийся пивом генерал, и все мы могли бы здесь отлично провести время, наверное, теплым августовским вечером. А вместо этого я один зашел в огромный пивной зал возле Виктуалиенмаркт, где под аккомпанемент баварского духового оркестра попробовал взбодриться, заказав огромную порцию темного пива и жареный свиной окорок. Как часто происходит в жизни, первый кусок был изумительно вкусным, но вскоре поедание окорока стало напоминать отвратительный урок анатомии, поскольку я начал различать группы мышц, сухожилия, кость и хрящи. Я отодвинул тарелку, потерпев поражение, допил ведро пива и, спотыкаясь, вернулся в наш номер, где проснулся вскоре после двух ночи, издавая запах ветчины, этаким полоумным засохшим стручком…

…потому что, какой от меня толк для Конни, собственно говоря? Моя выгода ясна, но в течение нашей совместной жизни я часто замечал вопрос во взглядах друзей и официантов, родственников и таксистов: зачем ей все это? Что она разглядела такого, чего не увидели другие?

Этот вопрос я не хотел ей задавать сам, опасаясь, что она нахмурится и не найдет ответа. Я верил, поскольку она сама говорила мне, что я предложил ей альтернативу тем мужчинам, которых она знала раньше. Я не был самодовольным, ворчливым, ненадежным, неуравновешенным, не тянулся к алкоголю или наркотикам, не крал у нее из кошелька, не обманывал, не был женат, не был бисексуалом, не страдал маниакальной депрессией. Короче, мне недоставало всех тех качеств, которые она с подросткового возраста и почти до тридцати лет находила неотразимыми. Я вряд ли мог бы ей предложить покурить травку, и хотя последнее требование к партнеру мне казалось элементарным, для начального уровня, я ему соответствовал: не был психопатом.

Всем также было ясно, что я любил ее до безумия, хотя преданность не всегда привлекательное качество, в чем я убедился из личного опыта. Кроме того, наша сексуальная жизнь, как я уже упоминал, всегда была более чем удовлетворительна.

Конни неизменно интересовалась моей работой. Несмотря на некоторые разочарования, я сохранил свою веру в научный поиск, и мне кажется, она восхищалась мной за это. Конни не раз повторяла, что я становлюсь очень привлекательным, если речь заходит о моей работе, и она поощряла меня говорить о ней еще долго после того, как переставала что-либо понимать. «Ты светишься изнутри», — говорила она. Когда характер моей работы поменялся, этот свет несколько померк, но Конни с самого начала ценила множество различий между нами — искусство и наука, чувствительность и разум, — поскольку, если уж на то пошло, кто захочет полюбить свое собственное отражение?

Если говорить о практической стороне нашего брака, то я сам был практическим человеком; я мог провести элементарные сантехнические работы, плотницкие и даже электрические, и только один раз меня отшвырнуло через всю кухню. Я мог войти в комнату и сразу определить несущую стену; я был дотошным и аккуратным ремонтником, всегда очищал поверхность для покраски, все растирал, не забывал мыть кисти. Когда наши финансы объединились, я неизменно и тщательно следил за порядком: пенсии, индивидуальные сберегательные счета, страховки. Я планировал наши отпуска с военной точностью, осматривал машину, сливал радиаторы, переводил часы зимой и осенью. Пока я жив, она никогда не будет испытывать недостатка в АА-батарейках. Возможно, эти достижения покажутся пресными и прозаичными, но я резко контрастировал с психованными, самопоглощенными эстетами, каких она знала раньше. Была во всем этом некая мужественность, которая для Конни оказалась в новинку и приносила чувство покоя.