Дж. м. Ледгард - Погружение

Она видела его по-настоящему. Она была возбуждена, хотя что-то здесь было не так. Сидящий напротив мужчина, по-мальчишески вгрызшийся в десерт, скрывал еще какую-то историю. Она не знала, что именно, у нее было слишком мало информации. Разве что он как-то сломал руку, а на носу и ухе у него были шрамы. Какая-то часть его оставалась закрытой. Это было видно по глазам. Мир здорово его истерзал.

Они взяли кофе в баре. Кто-то кидал евро в древний музыкальный автомат с изображением Джонни Холлидея.

У них не было выбора. Когда я влюбился в тебя, я верил, что это навсегда .

Она закатила глаза.

– Даже если так, – он поднял чашку.

Она смотрела на него. Зрачки у него расширились, и глаза стали темнее. Она была уже слегка пьяна.

Они расстались у подножия лестницы. Она пошла наверх, а он на улицу, где не было ни верха, ни низа. Только кружился снег.

Он не видел, куда идет. Слышал овцу. Думал, что подошел к забору, но, сделав несколько шагов, опять пришел к отелю. Видна была только вывеска над дверью, где название отеля было выложено лампочками, и зеленые фигурки русалок на темно-зеленой плитке высочайшего качества, явно украденной из персидской мечети.

И вдруг он почувствовал шквал противоречивых эмоций. Как будто резко остановился поезд, и багаж попадал на пол. Он вызвал лифт. Закрыл решетчатую дверь и нажал кнопку. Лифт из розового дерева был немногим больше гроба. Он старался не замечать подъема. Сел в номере и стал смотреть в окно, только иногда переводя взгляд с ровной белизны на свисающие сосульки. Он не стал закрывать занавески, а горничной, пришедшей стелить постель, позволил только включить лампу и принести ему бутылку воды и чашку горячего шоколада.

Вечером она работала. Алкоголь слегка одурманил ее. И он тоже. Математика похожа на игру на пианино. Нужна практика, чтобы играть бегло и мягко; рано или поздно жесткая дисциплина становится удовольствием.

Она включила телевизор и посмотрела теннисный матч в Альберт-холле в Лондоне. Акустика там была такая, что подача походила на взрыв.

Его потянули за запястья и заставили встать. Ноги дрожали.

– Я обосрался, – сказал он.

Сфинктер расслабился, и мокрая дрянь потекла по ногам.

В Сомали кричали. Его били по лицу и по затылку, топили в морской воде. Вытащили на улицу, где он чуть не ослеп и не мог посмотреть наверх. Песок, усыпанный колючками, ослиным навозом и пальмовыми листьями, горел. По обеим сторонам улицы стояли глинобитные лачуги. Он слышал играющих детей. Почувствовал, что какая-то женщина остановилась, когда он прошел мимо. Его тошнило. Кружилась голова. Он попытался сфокусировать взгляд на ногах впереди идущего. Красные шлепанцы. «Красные», – говорил он себе. Мозолистая пятка поднимается, ударяет в песок и поднимается снова.

Они вышли на открытое место. Порывами налетал ветер, крабы прятались в песок. Он наконец-то поднял голову и увидел прибой, бьющийся о риф, и огромное оранжевое солнце над Атлантическим океаном. Боевики опустились на колени и обратились лицом к Мекке.

Через несколько минут один из них встал.

– Сейчас мы тебя убьем, – равнодушно сказал он.

Они толкнули его к морю. Они застрелят его в воде. Тогда не понадобится саван. Когда тело обмякнет, они выкинут его на кладбище для неверных. С какой молитвой? С какой чертовой молитвой? Боевики были молоденькие и худые, но он был слишком слаб, чтобы драться. Белый человек в районе Сомали, который контролируют джихадисты. Даже если он проломит им головы, сломает шеи и возьмет ружье, ему некуда будет бежать. Он выпрямился и приготовился к смерти.

Что может сделать человек? У природы свои законы, с ней невозможно договориться. Глупо желать себе бессмертия – так же глупо, как ожидать, что в мае созреют яблоки, а в октябре листья прирастут к деревьям. Тяжелая болезнь, по крайней мере, даст шанс попрощаться с семьей, друзьями и знакомыми. А насильственная смерть – это что-то совсем другое. Это как водоворот. Вода закручивается и уходит вниз, небо исчезает, и не остается времени позвонить по телефону или выйти на поклон.

Он хотел разложить свои воспоминания на песке, как фотографии, оставить сообщение миру и усвоить его урок. Но вместо этого его вертело в водовороте, он тонул, вельбот раскалывался в щепки, и вода оказывалась ледяной. Тонущие могут уцепиться за что-то и остаться в живых только в сказках. Он вспомнил «Отче наш».

Его толкнули на глубину. Вода доходила почти до пояса. Смотри, как грязь поднимается наверх от твоих ног, сказал он себе и вдруг как будто увидел себя со стороны, его несло по волнам, на нем был цилиндр, китобой, выброшенный за борт, идущий ко дну, угорь, вьющийся в животе, там, где были кишки, а где-то там вдалеке китобойное судно тонет, как корабль работорговцев, о котором рассказывала Дэнни, ну разве что к его мачте не прибит ястреб; и голос архангела затихает… да будет воля Твоя, яко на небеси, так и на земли…

Они убрали руки. Он посмотрел на море. Подводные лодки держались на мелководье. Многого, очень многого он не мог даже вообразить. Например, смерть. Или океан. Но это даже успокаивало. Земля – это на самом деле океан. Дэнни научила его по-другому смотреть на жизнь. Он, состоящий в основном из соляного раствора, студень с тонкими косточками, все равно был чужаком для этой земли, большую часть которой покрывала соленая вода. Он посмотрел вверх и увидел чайку, взмахивающую крыльями. У него не осталось никаких сил. Он ненавидел их и стыдился сам себя.

– Аллах акбар!

Выстрел. Он упал в море. Пули ушли в небо. Он стоял в воде на коленях. Он рванулся вперед. Закричал. Сорвал с себя грязный кикои [11]и попытался вымыться. Боевики зашевелились, увидев его слезы. Один из них подошел сзади и снял с себя платок. Обернул вокруг него, чтобы не вытаскивать обратно на землю голым.

Она была жаворонком, а он наоборот.

Телефон зазвонил еще до рассвета. Он выругался.

– Да! Кто это?

– Я собираюсь пойти выкупаться, присоединишься ко мне?

– В такое время? В снегопад? – Он сел. – Ну ладно. Только в воду не полезу.

– Жду тебя внизу, – весело сказала она и положила трубку.

Занимался рассвет, и день обещал быть ясным. Лед засыпало снегом. Снег налипал на ботинки. В лесу охотились на кабана; оттуда, со стороны церкви и деревни, доносились выстрелы. Ветви сосен оторочила соль, ягоды остролиста горели кроваво-красным. На пляже снег съеживался от морской пены и от длинных волн, разбивающихся о песок. Он нес полотенца и запасной свитер и не был уверен, что она правда зайдет в воду. Он не знал, что она путешествует в прямо противоположном ему направлении, что обычно ей приходится забираться ближе к инуитам и дальше от Кариб.