Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

И тут я кое о чем вспомнил. Я полез в сумку, которую всегда ношу с собой, и достал записную книжку, затем зашарил вокруг в поисках ручки, но не нашел ничего, кроме авторучки Томоми Ишикава. Я быстро черкнул ею по бумаге, чтобы проверить, пишет ли она. Синие чернила смотрелись странно: обычно я пишу черными.

«– Эй, почему ты меня никогда не узнаешь? – спросила Томоми Ишикава. – Не знаю, может, мне обидеться?

– Не принимай на свой счет, – сказал я. – Я никого не узнаю.

– Наверное, для тебя все японцы выглядят одинаково, потому что у нас нет такого количества отличительных черточек, как у вас, англичан.

Я с наигранным смущением заерзал и попытался разглядеть в стекле свое изображение, чтобы понять, о каких черточках речь.

– Я вообще плохо запоминаю лица, – признался я. – Однажды я прошел на улице мимо собственной матери, и она поздоровалась. Я улыбнулся и пошел дальше, потому что не понял, кто она такая.

– Правда?… – у Бабочки загорелись глаза.

– Правда. Я сотни раз попадал в неловкое положение, когда не узнавал хорошо знакомых людей. Родные, приятели, знаменитости, подружки… о-о, жди проблем, если не узнаешь свою подружку.

– Ну ты псих, – она расхохоталась. – Ничего себе. Ты всегда таким был или когда-то стукнулся головой?

– Я такой, сколько себя помню, – ответил я. – Все дело в контексте. Если люди ведут себя так, как будто они меня знают, и находятся в том месте, где я ожидаю их увидеть, то никаких проблем. Но вне контекста начинаются сложности. И много обид.

– О боже. Ты уверен, что не сочиняешь себе странностей, чтобы отличаться от других?

– Да. Это называется прозопагнозия.

– Ого, наверное, ты не врешь, раз эта штука называется по-гречески.

– Да, кажется, по-гречески.

– Совершенно точно. «Прозопон» означает «лицо», «агнозия» – «незнание», – объяснила Бабочка. И добавила: – Подожди, подожди, то есть, если бы у тебя была девушка, ты мог бы развлекаться, думая, что спишь с другими женщинами, притом не опасаясь проблем, и в то же время пользоваться всеми выгодами стабильных отношений.

Я рассмеялся.

– Да, похоже на то.

– О господи, и наоборот тоже. Ты можешь пользоваться этой прозо… как ее, чтобы спать с другими женщинами, под тем предлогом, что ты принял их за свою подружку. По-моему, тебе надо донжуанствовать по-крупному.

– Ну-у-у… – неуверенно протянул я.

– Иначе это просто пустая трата времени, – настаивала Томоми Ишикава. – И потом, у тебя нет девушки, так что никто не пострадает. Короче, за год ты должен переспать с тридцатью женщинами. Понятно?

– Тридцать – как-то многовато, но я попробую.

– Не так уж и много. Ты только подумай: в году пятьдесят две недели, а значит, если спать с одной женщиной в неделю, останется еще двадцать две недели свободных, если ты вдруг не найдешь никого подходящего.

– Я вообще не обязан ничего делать, Бабочка. Я буду спать только с теми, с кем захочу. И вообще, с чего мне представлять, что каждая из этих тридцати женщин – моя подружка, если у меня ее в принципе нет?

– Да брось, Бен Констэбл. Хотя бы попытайся.

– Да, но только если по большой любви. И боюсь, будет очень грустно. Каждую неделю страдать от разбитого сердца…

– Погоди, погоди… потом ты напишешь эпическую поэму, в которой детально изложишь свои грустные свидания и объяснишь, что ты на самом деле жертва любви (и прозопагнозии), а я заболею туберкулезом, и мы уедем жить в Италию.

– Ладно, ты меня убедила.

– Что, ты согласен? Правда? Я так и знала. Можно я расскажу друзьям?»

Я листал страницы записной книжки в поисках той, которую Бабочка сплошь исписала словом «прозопагнозия», не сказав мне, когда я отлучился в туалет, или в бар, или еще куда-то. Это слово стояло на строчках, между строчек, на полях и вниз головой.

Я посмотрел на папки «Мой мозг», «Мои мертвые», «Всякая ерунда» и «Вещи, которые я люблю». Опять-таки я устоял перед соблазном и выбрал «Мой Париж». Там лежали около пятидесяти файлов. Я взглянул на тот, что назывался «Время для всего».

Вокзал Сен-Лазар заслуживает множество похвал. Это один из самых людных вокзалов в Европе – в час пик поезда отправляются и прибывают каждые тридцать секунд. По количеству обслуживаемых пассажиров – сто миллионов в год – он второй в стране. Сен-Лазар – старейший вокзал в Париже, хотя и не во всей Франции.

Открытый в 1837 году, он был выстроен в качестве первой станции дороги, идущей до близлежащего городка Сен-Жермен-ан-Ле, его нынешнее здание спроектировал Жюст Лиш, и завершилось строительство в 1889 году, к Всемирной выставке.

В течение некоторого времени Клод Моне был неофициальным художником вокзала, проживающим по месту службы. Его приводили в восторг облака пара и меняющийся свет.

Вокзал выходит на две площади – Римскую и Гаврскую. На первой находится потрясающий вход в метро, в виде стеклянного купола, работы «Мастерской Шарпантье». На обеих площадях стоят скульптуры Арманд Пьера Фернандеса, который работал под псевдонимом Арман и был одним из первых, кто подписал манифест Нового реализма в 1960 году. «Вечная камера хранения» – это башня из неуклюже сложенных бронзовых саквояжей. «Час всего» – коллекция остановившихся часов, которые показывают разное время.

Томоми Ишикава видела Париж как серию фактов, дат и построек. Она, очевидно, проводила большую часть свободного времени за поисками информации. Следующий файл, который я открыл, назывался «Пассажи» и представлял собой вот что:

К середине девятнадцатого века в Париже было около полутора сотен крытых улиц (passages couverts). Эти улочки – не оригинальная парижская выдумка, а потомки огромных базаров арабского мира и предшественники современных торговых центров. Но в парижских пассажах царит зловещая атмосфера безлюдья, они населены призраками полузабытого прошлого. Они накрыты стеклянной крышей и застроены маленькими магазинами, но, в отличие от более поздних и роскошных пассажей Милана, Брюсселя и Москвы, парижские – узки и тускло освещены.

Примерно двадцать passages couverts открыты для публики (остальные снесли, чтобы освободить место для перепланировки в 1850-х годах). Периодически они переживают попытки обновления, и многие в своей запущенности обрели примечательный индивидуальный характер. Пассаж Дюпунсо во втором arrondissement [1] Округ ( фр .). – Здесь и далее примеч. пер. занят полностью продавцами конфет. В пассаже Дюкаир в основном продают одежду. В пассаже Бради (10-й arrondissement) стоят индийские, пакистанские и бангладешские рестораны. Там пахнет специями, так что не сразу сообразишь, где находишься.

Все эти очерки были хороши и интересны, но я сомневался, что они написаны для меня. Поэтому я вышел из «Мой Париж» и с удовольствием открыл папку «Мои мертвые». Внутри лежали семь других папок: «Трейси», «Джей», «Папа», «Ги Бастид», «Комори», «Незнакомец» и «Бен Констэбл». Отчего Бабочка включила мое имя в список мертвых? Я вспомнил, сколько раз сам терял файлы, ненароком отправляя их не в ту папку и не замечая ошибки. Конечно, так бывает не каждый день, но иногда все-таки случается и порой здорово раздражает. Но я не принадлежал миру мертвых, в этом сомневаться не приходилось.