Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

– Ну и что изменилось? Почему ты не покончила с собой? Все проще, чем твой план.

– Тому две причины…

Я задал вопрос, на который она знала ответ, и Бабочке это сошло с рук. Она не собиралась сдаваться.

– Первая – когда пришло время, я не была готова. Я назначила самой себе день. Вроде как установила правило. Я решила, что приготовлюсь к сроку… к пятнадцатому марта.

– Почему именно так?

– Это годовщина.

– Какая?

– Смерти моего отца.

– А.

Мне внезапно показалось, что я забрел на запретную территорию. Я кивнул.

– И смерти Комори тоже, – продолжала Бабочка.

– Они оба умерли в один день?

– С разницей в год.

– Подожди, ты же не знаешь, какой сегодня день, сколько времени и так далее. Если бы ты промахнулась с самоубийством на день-другой, ничего страшного бы не случилось…

Я говорил так, как будто она все испортила, отказавшись от самоубийства. Или я действительно об этом думал?

– Я еще за несколько недель до срока поняла, что совершенно не готова. А потом нашла дверь.

– Какую дверь?

– Вход в катакомбы.

– При помощи растения в метро?

– Нет. Его я обнаружила потом, уже когда исследовала туннель. Вход был в подвале дома, в котором я жила.

– Что?

– Я разбирала старые вещи (у каждого жильца в подвале есть кладовка, с отдельной дверью и замком), когда обнаружила дверь, не похожую на остальные. Она была заперта на два замка. Пока я разбирала вещи, в подвал спустился сосед, и я спросила, что там такое, он сказал, что это вход в катакомбы. Я спросила, у кого ключ. Он не знал.

– Ну и как же ты попала внутрь?

– Посмотрела в Интернете. В первый раз понадобилось почти четыре часа. Ну а теперь, если удается раздобыть болванку ключа, я могу открыть практически любую дверь за пять-шесть секунд.

– Откуда ты берешь болванки?

– У слесаря на улице Менильмонтан.

– Ну да, конечно, – саркастически заметил я.

– Спустившись сюда, я спаслась.

– Как?

– Поначалу я была в восторге. Я думала, что найду элитный клуб воинствующих часовщиков (и я действительно кое-кого встретила), но самым приятным оказалось проводить время в одиночестве. Сидя под землей, я ощущала, что надежно укрыта, словно попала в мир, где могла благополучно жить и не имела необходимости умирать. Едва я вернулась наверх, как тут же захотела покончить с собой; тогда я спустилась под землю и исцелилась. Стало ясно, что нужно сделать. За запертыми дверями я нашла эти помещения, где десятилетиями никто не бывал, и решила, что катакомбы временно заменят мою смерть. А что терять? Если опять станет плохо, я всегда успею себя убить, но пока что мне хорошо. Я в любой день могу решить, покончить с собой или нет.

– Странно, но в твоих словах есть определенный смысл. Но все-таки я не понимаю, отчего ты сказала, что умерла. Зачем? – Я сунул сигарету в пустой стаканчик из-под йогурта, вылил туда последнюю каплю воды из стакана, чтобы наверняка погасить окурок, и поставил на середину стола, чтобы Томоми Ишикава тоже могла им воспользоваться. Она стряхнула в него пепел и послышалось шипение. Бабочка случайно выдохнула дым мне в лицо и с виноватым видом помахала рукой.

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– То есть, наверное, знаю. – Она вздохнула. – Отчасти план заключался в том, чтобы ты нашел мои записи. Я хотела, чтобы это сделал именно ты. Ты – единственный человек в мире, которому я была готова их показать. Потому что у тебя темный и извращенный ум, и потому что ты мне нравишься. И потому что я хотела – очень хотела – поделиться своими записками. Чтобы кто-нибудь еще узнал, о чем в них говорится. Они – бремя, которое я несу по жизни. Но если бы ты прочел мои записи, мы с тобой уже не смогли бы жить в одном мире. Я не выдержала бы ни твоей жалости, ни расспросов. Для нас обоих сразу просто нет места. Я в любом случае собиралась покончить с собой. Объявить, что мертва, было очевидным выходом. Для тебя бы ничего не изменилось – и я могла бы сколько угодно продолжать вот так. Я думала, что долго все равно не продлится…

– Что ж, я прочел твои записи, и я знаю, что ты живешь посмертной жизнью здесь, под землей. Что теперь?

– Понятия не имею, Бен Констэбл. Твой любопытный блуждающий ум опять вмешался не вовремя, и тем сильнее я тебя люблю.

– Но ты хотела, чтобы я сюда пришел. Ты написала «Вниз, Б.К.» у того растеньица в метро.

– Это было до того, как ты прочел мои записи. Я запуталась. Я хотела спастись – и в то же время хотела, чтобы ты получше меня узнал. Но ты должен был выбрать что-то одно, либо охоту за сокровищами, либо за мной. Ты выбрал сокровища, и я стерла знаки. Сделать и то и другое ты не мог.

У меня возникло смутное чувство понимания, как будто я увидел в тумане размытый силуэт.

– А-а-а-а-а, – протянул я и долго-долго молчал, пока мой мозг складывал фрагменты головоломки. – Мне правда очень жаль. Ты самый странный человек на свете, Бабочка.

– Да, я в курсе.

– Но как только я понял, что ты жива, я решил убедиться, что ты в порядке. Нужно было понять до конца. Я бы так этого не оставил. Слишком много вопросов остались без ответа.

Она отодвинула стул, поднялась, встала передо мной и взяла за руки. Я тоже встал.

– Я не хотела тебя огорчать, – сказала Бабочка. – Я придумала игру, в которую мы могли играть вместе. Приключение. Я так увлеклась тем, что происходило в моей собственной несчастной голове, что совсем забыла подумать, каково тебе будет. Я безнадежна в таких вещах…

Наши пальцы переплелись.

– В каких?

– В таких.

Бабочка положила ладонь мне на затылок, притянула меня к себе и поцеловала в губы. Раньше она никогда этого не делала.

Значит, вот и конец. После всего, что произошло, мы целуемся, поскольку, вопреки тому, во что я верил, дело только в сексе, а может быть, это даже любовь. Может быть, завершилась история двух людей, которые предприняли длинный и трудный путь, чтобы переспать. Впрочем, я ожидал чего-то другого. Губам было приятно, но я чувствовал разочарование. Финал с поцелуем казался дешевым, ему недоставало оригинальности. Разумеется, я что-то упустил. Отчасти мне хотелось отстраниться, побороться за что-нибудь более сложное и богатое. Но, возможно, я ошибался, и поцелуй действительно должен был подвести итог.

Я поцеловал Бабочку в ответ, наши пальцы вновь соприкоснулись, слегка пританцовывая, и мое сердце забилось, а тело заныло. Она провела меня в одну из дверей, налево, потом направо, и я шел, волоча ноги, чтобы не споткнуться в темноте. Я ничего не видел. Ничего. Только чувствовал, как ее пальцы касаются моих, и испытывал какую-то сладкую грусть при мысли о том, что моя подруга нашлась и она жива. Я очень хотел, чтобы Бабочка была жива. Акустика изменилась – мы оказались в другом помещении. Бабочка поднесла мою руку к холодной стене, развернула, легко толкнула назад, коснулась лица и вновь поцеловала.