Ларс Кристенсен - Посредник

Я выбрал то, что выбирал все время. Пошел на вечеринку к Лисбет. Что ни говори, у нее есть телевизор. Мама проводила меня до калитки. Могла бы и не ходить. Я же не навсегда ухожу. Может, она хотела убедиться, что я не припрятал среди вереска ящик пива. Ничего я не припрятал. Мне, вообще-то, не нравилось выпивать. Я и без того всегда был на взводе.

– Народу много будет? – спросила мама.

– Понятия не имею.

– Наверно, не ты один?

– Надеюсь. Так или иначе, я ненадолго.

Мама открыла калитку.

– Надеюсь, ты способен уследить за собой, – сказала она.

Эти слова едва не парализовали меня. Я поверить не мог, что она так сказала. Остановился:

– Почему бы мне не уследить?

– Да я просто так сказала, Кристиан. А не…

– Почему бы мне не уследить за собой?

– Это же просто поговорка. Не обращай внимания.

– Все-таки почему ты так сказала?

– Я часто говорю глупости. Не…

– Не веришь, что я сумею уследить за собой?

– Конечно сумеешь. Просто будь, пожалуйста, осторожен. И не…

Я захлопнул калитку, побежал вниз по склону. А мамины слова молотом стучали во мне. Надеюсь, ты сумеешь уследить за собой. Эти слова – или сомнение, в них содержавшееся, сомнение во мне, – застряли в голове. Не исправишь. Они упорно затягивали меня в сомнения. Я бежал всю дорогу, кроме последнего отрезка. Вечеринка уже была в разгаре. Лисбет дралась с парнем по имени Грегерс. Весьма забавное зрелище. Они стояли вплотную лицом друг к другу, она размахивала руками, молотила его по башке, дергала за волосы, пинала, а остальная шайка толпилась вокруг, подначивала и надрывалась от смеха. Хайди я не видел. Подойдя ближе, я разглядел, что Лисбет с Грегерсом, вообще-то, не дрались. Просто сцепились и пытались расцепиться. Но никак не могли. Прямо как сиамские близнецы, сросшиеся ртами и до смерти друг другу надоевшие. Дело в том, что Грегерс полез целоваться, но не учел, что тоже носит скобки, небольшие, так, чуток колючей проволоки на коренных зубах. Но и этого оказалось больше чем достаточно. Скобки сцепились. Грегерс, видно, переусердствовал. А теперь вся самоуверенность с него слетела. Лисбет готова была убить его.

– Вот это настоящая любовь! – вопил Путте. – Что скажешь, Бледнолицый? Ты же спец по этой части.

– Я не дантист. Но, по-моему, тут нужна ножовка.

Лисбет рассвирепела пуще прежнего, потащила Грегерса за собой. Потащила ртом. Он давно сдался. Мы смеялись. Я смеялся. Мы хлопали в ладоши. Я хлопал в ладоши. Тут на веранду вышла Хайди с ножницами. Меня она не заметила. Кое-как успокоила Лисбет, сумела протиснуться между ними, а мы держали Грегерса. Рот ко рту и ножницы. Только ножницы были недостаточно острыми. Путте принес кусачки. Увы, чересчур велики. И он откупорил бутылку пива:

– Любите друг друга в горе и в радости, пока смерть не разлучит вас!

Грегерс начал всерьез задыхаться, лицо посинело. У Лисбет в уголках рта выступила красная слюна. Они стояли на коленях, точно двое приговоренных к смерти, которые должны казнить один другого. В конце концов Хайди нашла шпильку для волос, распрямила ее и этой шпилькой все же сумела их расцепить. Точь-в-точь как Ивер Малт вскрыл замок на моем велике, но тогда я не хотел думать об Ивере Малте, совсем о нем не думал. Смертников помиловали. Грегерс рухнул в траву и лежал не шевелясь. Лисбет встала, всхлипывая и заливаясь слезами:

– Черт бы вас побрал! Черт бы вас всех побрал!

Она вытащила все скобки. Изо рта сочилась кровь. Но она не обращала внимания. Плевалась и шипела от злости, пока Хайди не увела ее в дом, довольно надолго. Мы уложили Грегерса в гамак, дали ему холодных сосисок и теплого пива, и все более-менее утихло. Я говорю «мы»? Я не принадлежал к числу этих «мы». Не участвовал. Был всего лишь зрителем. Не вмешивался. В тот вечер я ни во что не вмешивался. И все равно пишу «мы». Путте протянул мне бутылку:

– Черт, Бледнолицый. Ты вроде как малость загорел с прошлого раза, а? Вот незадача. Придется ведь новое имя тебе придумать.

– Белёк, – предложил парень по имени Патрик, фантазия у него на уровне канцелярской скрепки.

Путте брызнул на меня пивом:

– Нарекаем тебя Бельком! Ура Бельку! Ура!

Путте куснул меня за плечо, проверяя на костлявость. Мы тяпнули еще пивка, посмеялись, и я тоже смеялся. Почему я остался? Почему смеялся? Почему примирился? Мне казалось, ответ прост: Хайди. Но его было недостаточно. Я не примирился с тем, чтобы из-за нее мной командовали, меня унижали и оплевывали. Кроме себя самого, винить некого. Я безвольный во всем, не считая писательства, да и тут с натяжкой. Ведь что я написал? Одно-единственное стихотворение из пяти строчек. Нет у меня воли, только желание. В общем, я безвольный. Разрешаю собой командовать. Нахожусь в чужой власти. Пасть духом мне не давало лишь одно: скоро я об этом напишу, да-да, напишу, и скоро, а уж тогда поквитаюсь с этими чертовыми ревизорами. Кстати, в минувшем месяце мне стукнуло шестьдесят. Я вроде уже говорил? Вот и прибавьте все годы, прожитые так трудно, что сердце мое считало один год за два. Я отметил это событие, ведь, кстати, уже событие, что я вообще жил, один в гостинице в городе, где все больше уверяюсь, что не существую. По этому случаю я прислушался к внутренним голосам, не к тем, которые, как с небольшой помощью адвокатов патетически твердят убийцы, заставляют их совершать злодеяния. Я слушал голоса моих лет, ведь еще недавно они говорили – голос ребенка, голос подростка, голос мужчины, – но я их уже не различал. Они были моим смешанным хором. Пели во мне все разом. И пишу я это с известной усталостью, как после долгого-долгого трудового дня, когда с радостью ждешь ночи и сна. Песня называется – грядущее.

Наконец девчонки вернулись. Лисбет почти пришла в норму – по крайней мере, скобки были на месте, – но по-прежнему злилась.

– Ну, вы просто совсем малышня! – воскликнула она. – Забыли, почему я вас пригласила!

– Потому что больше тебе пригласить некого, Зубатка, – сказал Путте.

Лисбет как бы сникла, и я опасался, что она ударится в слезы. Путте откупорил бутылку пива, бросил ей, и она поймала ее в туче пены.

– Расслабься, Зубатка. Нам весело, так? Правда же весело?

Я засмеялся над новым прозвищем. Зубные скобки. Зубатка. Это насчет источника.

– Не называй меня Зубаткой!

Лисбет окончательно очухалась и с ходу отвесила затрещину Грегерсу, которого давно объявили пропавшим без вести. Он вывалился из гамака, и вечеринка продолжилась в доме, в гостиной, где стоял включенный телевизор. Но меня больше интересовало, как передать подарок Хайди, которая уединилась, пошла к купальне, и я двинул следом. Тоже уединился. Лучше и быть не может. Она не оборачивалась, пока не остановилась на узких мостках.