Ларс Кристенсен - Посредник

– Почему вы не сказали, что ваш приятель пнул автомат?

– Я думал, это не имеет значения.

– Вы, Фрэнк, сейчас не Посредник. Вы свидетель. А это совсем другое дело.

– Так точно, сэр.

– Как Посредник вы можете выбирать, что надо сказать. Как у свидетеля у вас выбор один. Правда.

Шериф слышал, какое участие он тут принимал и что говорил, и ни секунды ему не верил.

– Понимаю, сэр, – сказал Фрэнк. – Стив пнул автомат, потому что бросил туда монеты и ничего не произошло.

– Он разве не знал, что автомат не работает? Еще со времен Элвиса не работает.

– Может, забыл. В смысле, что автомат не работает.

– И что же?

– И что же?

– Что произошло после пинка, Фрэнк? И не разыгрывайте тупицу, как все.

– Боб Спенсер подошел к Стиву и сбил его с ног.

– И все?

– Сперва они немного полаялись. Боб обозвал Стива кретином. А Стив Боба – щербатой рожей.

– Щербатой рожей? Не очень-то красиво.

– Так ведь нельзя же из-за этого сбивать человека с ног?

Шериф вздохнул, почесал затылок:

– Много чего нельзя, Фрэнк. Мочиться в публичных местах. Ездить без номеров. Сквернословить в церкви. Переходить улицу на красный свет. А еще больше разрешено. Закрывать железнодорожные станции и школы. Отключать уличное освещение. Закрывать родильные отделения. Такие вот мелочи.

– Черт! – буркнул Фрэнк.

Шериф понизил голос:

– Что здесь делает миссис Стаут?

– Пьет.

– Это я и сам вижу, Фаррелли. Спасибо за помощь.

Он направился к ней. Она подняла глаза:

– Арестуете меня, Шериф?

– Вовсе нет, миссис Стаут.

– Но ведь, по-вашему, негоже мне тут сидеть, верно?

– Мне до этого дела нет. Я просто подумал: может, вы что-то видели или слышали.

Миссис Стаут закурила:

– Можете арестовать меня, Шериф. Я нарушаю закон.

Шериф сел, как бы и не замечая, что она курит.

– Миссис Стаут, знаю, вам сейчас тяжело, но не усложняйте жизнь и мне.

Она засмеялась, выпустила колечко дыма, проплывшее мимо Шерифа.

– Вам тяжело?

– Конечно, мои проблемы не сравнить с…

Она перебила:

– Джимми погиб не на войне. Упал в воду.

Шериф опустил взгляд, огорчился. Он уже и вспомнить не мог, когда огорчался последний раз. Он частенько приходил в ярость, раздражался, отчаивался и злился, что при его работе, в общем, вполне естественно, но сейчас лишь чертовски огорчился.

– Могу отвезти вас домой, – сказал он.

Миссис Стаут бросила окурок на пол, затоптала каблуком.

– Начала я.

– Та-ак. Каким же образом?

– Попросила Стива поставить «В-двенадцать».

– Неплохой выбор, миссис Стаут.

Мужики за бильярдным столом уложили шары на сукне. Бармен замывал кровь. Боб Спенсер осушил свой стакан, попросил еще. Вечер мало-помалу наладился, всё опять пошло своим чередом, раскручиваясь, как тяжелый маховик. Шериф вернулся к Фрэнку, положил руку ему на плечо:

– Вы что-нибудь пили?

– Нет. Только «Канада-драй».

– Хорошо. Езжайте в больницу, гляньте, как ваш приятель.

– А как насчет Боба Спенсера?

– Я им займусь, Фаррелли.

Фрэнк пошел на Эйприл-авеню, сел в «шевроле», поехал в больницу Пресвятой Девы Марии. Счастье, что он не соблазнился и не пил пиво. Это бесспорно говорило в его пользу. Может, из этой беды в итоге выйдет что-нибудь хорошее. Стив уже лежал на операционном столе и в сознание пока не приходил. Фрэнк сел в приемной. Усталая приветливая сиделка принесла кружку кофе. Ничего нового, сказала она и опять исчезла. Немногим позже приехал Шериф, сел рядом с Фрэнком, снял шляпу, завел разговор:

– Народ разучился владеть собой. Чуть копни – чисто животные. Дикие звери, Фрэнк. Но они знать не знают, на кого злятся, вот и лупят кулаками где и когда ни попадя.

Фрэнк помолчал, потом сказал:

– Они?

– Мы тоже, Фрэнк. Что правда, то правда. Мы тоже. Подвернется случай, и мы тоже становимся зверьми. Да, черт побери. Мы ничуть не лучше. Мы ведь даже не звери. Мы чудовища!

– Да, посмотрите хоть на миссис Стаут.

Шериф резко повернулся к Фрэнку:

– Что, черт побери, это значит?

Фрэнк чуток присмирел и пожалел, что открыл рот, но полагал, что имеет некоторое право высказаться: в конце концов, это его приятель находится между жизнью и смертью.

– Во всяком случае, она вела себя…

Шериф оборвал его:

– У каждого своя беда, Фаррелли! И тут не наше дело судить. Запомните!

– Я ничего такого в виду не имел.

– Я не знаю, что вы имеете в виду, Фаррелли. Только слышу, что вы говорите. А теперь хорошенько послушайте, что я скажу, поскольку вы успели забыть, что я это уже говорил. Слушаете меня?

– Да, слушаю.

– Все беды разные. Беда – она как подпись. Можно, черт побери, подписать завещание своей бедой. А знаете, каковы чернила? Знаете?

– Нет.

– Боль, Фаррелли. И чернил этих всегда сколько угодно.

Больше они ничего не говорили. Шериф сидел, теребил звезду. Немного погодя Фрэнк начал клевать носом. Заметил, что голова свесилась на грудь, уперлась в нее подбородком и что он вот-вот уснет. Он изо всех сил боролся со сном, выпрямился, но все повторилось, словно он кукла, привязанная к незримым нитям, кто-то дергает за них и командует им. Он больше не стал выпрямляться и скользнул в тонкий, прозрачный сон, где грезы проплывали мимо в неглубокой серебристой воде и повсюду было детство, когда они ловили ящериц возле железной дороги, играли в мяч на Эйприл-авеню, когда пахло горячим асфальтом, а Мартин, отец Стива, звал их и у него в мастерской была кола в ведерке со льдом, и отец Фрэнка отвозил их туда, хоть расстояние было два шага, просто он мог тогда продемонстрировать соседям надраенный «шевроле», а остаток воскресенья они носились по берегу Снейк-Ривер, купались в омуте пониже мельниц, и матери по очереди присматривали за ними, пока остальные отдыхали в теньке под деревьями авокадо, пили малиновый сок и не спеша сплетничали о своих недотепах-мужьях, которых все равно любили. Проснулся Фрэнк с легкой печалью, которая не шла ни в какое сравнение со скорбью миссис Стаут; эта была слабой, почти прозрачной, голубой подписью. Он думал, что отключился лишь на несколько минут, максимум на четверть часа, однако время близилось к полуночи. Шериф стоял у двери, разговаривал с Доктором. Фрэнк сразу понял, что дела у Стива плохи. Выражение их лиц не оставляло сомнений на сей счет. Лица не умеют лгать. Это надо запомнить. Что лица не лгут. И он оказался прав. Со Стивом обстояло плохо. Он так и не очнулся и, вероятно, не очнется никогда, а если, вопреки прогнозам, и очнется, то как овощ. Говорил Доктор. Мозг очень сильно поврежден. Стив подключен к аппаратам. Для жизнеобеспечения.

– Надо известить семью, – сказал Доктор.

Оба повернулись к Фрэнку.

– Он ведь жил с отцом? – спросил Шериф.