Михаил Веллер - Бомж

Вот я и прославился второй раз в жизни. Причем с другой стороны. В смысле — в противоположном положении. То есть не как новый русский, а как старый бомж. М-да. Богатая биография. Живешь-живешь — до всего доживешь.

Сижу я, стало быть, на цокольном выступе, ну этом выпуклом канте дома, по верху фундамента идет. На южной стороне улицы. Греюсь спокойно и на прохожих смотрю. Я лично себя не стесняюсь. Стараюсь не вонять, ссаться в штаны обыкновения не имею, лицо и руки мою каждый день, и барахло поновее прежде всего надеваю на себя, а меняю и пропиваю уже во вторую очередь.

А метрах в сорока, возле «Бытовой техники», припарковалась «газель» с эмблемой TV. Мужик раздвинул треногу и насадил камеру, а девочка в джинсах и красной курточке стала совать прохожим микрофон.

Забавно смотреть, как люди клюют на микрофон. Как рыбки на наживку. Лица такие смешные — тупость и важность одновременно, и при этом неуверенность в себе. А остальные идут мимо — и косятся, тоже хотят, чтоб их спросили и в телевизоре показали. На улице шум, мне их слов не слышно, да и хрен ли они могут сказать. Свое куцее одобрение политике Кремля или неодобрение росту цен все равно на что.

Я никогда в жизни не был в театре. Не срослось. Ни случая не было, ни потребности. Вот улица — это лучший театр. Здесь всего насмотришься.

И тут девушка поворачивает голову в мою сторону, а оператор ей что-то толкует. И они кочуют будто ко мне.

И в самом деле ко мне. Охренеть. Сразу народ стал собираться. А девушка милая сует вперед свой микрофончик и начинает:

— Можно задать вам вопрос?

— Смотря какой. — Конечно, мне любопытно. Прошли те времена, когда эта братия по два часа меня в приемной ждала. Уж и я не я, да и они не они.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть собственное жилье?

Ага; а то по мне не видно.

— Есть, — говорю, — и даже два. А в перспективе будет еще одно.

Она милая такая, свежестью пахнет, слегка парфюмом, и заткнулась на несколько секунд, забыла ротик закрыть: соображает.

— А… какие у вас… какая недвижимость?

— Огромная у меня недвижимость. Подвал не движется, коллектор не движется, заводские цеха не движутся, вот и улица эта наша с вами не движется. Так что у меня всегда одно жилье основное, а другое запасное. На случай, если в основное попасть не удастся. А в перспективе, сами понимаете, два квадратных метра, не подлежащие отчуждению.

Она подумала, покряхтела и стала перестраиваться:

— Это замечательно, что вы не теряете чувство юмора! Никогда не надо унывать — все в жизни повернется к лучшему!

— Главное — под него не попасть, когда оно поворачиваться начнет, к лучшему, а то мокрое место останется.

Народ заржал. Девица приободрилась.

— Скажите, вот вы — представитель неимущих слоев населения. Для нас — позор, что есть люди, которым негде жить. Вы слышали, что областное законодательное собрание одобрило сокращение социального жилья? Как вы к этому относитесь?

— Я к этому не отношусь. Строят они, не строят, — один хрен, простите, бомжи были и будут. Они построят и промеж себя все поделят.

— То есть вы не верите в улучшение своей жизни?

— Девушка, вы видите, какой я синий?

— Не-ет…

— Это потому что вы в розовых очках. Я верю в улучшение своей жизни, я так верю, что аж посинел! Синие лица вообще у бомжей видали? Это потому что мы сильно верим в улучшение своей жизни.

— Пить меньше надо, — посоветовали из толпы.

— Вы не правы, товарищ. Не выпьешь — не поверишь.

Народ снова заржал. Я чувствовал себя в ударе, голова была хрустальная и четкая, как много лет назад, как в молодости, когда я был королем и дирижировал куче восторженных менеджеров, внушая наверняка втюхивать лавины моих фантиков.

Девица совершила умственный маневр.

— Вот вы — обездоленный человек, живущий в великой богатой России. Скажите — какие чувства вы испытываете к своей стране? И можете ли гордиться ей?

И тут произошло нечто странное, будто я начал говорить без участия головы, само пошло:

— Гордишься ведь не своей жизнью. Гордишься историей своей страны, ее победами, ее культурой, ее богатствами, открытиями ее великих ученых. Мы все гордимся Россией, великой страной с огромным будущим.

Сказал и думаю: во залепил. Во что телевидение с человеком делает.

У девицы — бровки вверх, а ротик до ушей. И — с подъемом:

— Наш мэр выступил с инициативой обеспечить всех граждан трудоспособного возраста рабочими местами. Если бы вам предложили любое рабочее место на выбор, что бы вы хотели делать?

Но я уже пришел в себя.

— Я бы хотел работать лифтером.

— Э-э… где?..

— В женской бане.

— В смысле, простите?

— Лифчики с женщин снимать.

Толпа загоготала. Я всегда имел успех у кретинов. Это древняя и хамская шутка, от старпера-то девушке. Она немного побледнела и поджала лицо. Решала задачу: оскорбиться и с презрением уйти — или принять вызов и доказать поганому бомжу свое интеллектуальное превосходство. А уже тогда уйти. Гордо.

— А если серьезно? — спросила она, поднявшись над пошлым юмором. — Что вы хотели бы делать в жизни? Или ваш сегодняшний образ жизни — это ваш выбор?

— Этот выбор никто не делает добровольно, девушка. К нему жизнь толкает. Кого с жилплощади выписали, кто документы потерял, кто от семьи сбежал, ну и всякое такое. А когда приспособишься — делать уже ничего вообще не хочется. Вот вам хотелось бы ничего не делать? Ну — вилла, богатый муж, яхта, показы мод. И ни-че-го не делать?

— Ого! — ответили в толпе. — Мечта всей жизни! Москва — чемодан — Ницца!

— Так вот — у меня это все уже есть. Причем — без мужа, виллы и яхты. Ноу проблем!

Лицо девицы исказилось от мучительного умственного усилия. Ей явно хотелось оставить в своем репортаже колоритного бомжа с парой фраз по теме.

— Вы чувствуете в последнее время падение своего жизненного уровня?

Я всегда знал, что тележурналистки — идиотки, но не знал, что настолько.

— Если вы подскажете, куда мне еще упасть, я готов попробовать.

Ишь ты — мне зааплодировали.

— То есть на вас, как на представителе самых неимущих слоев населения, общее падение жизненного уровня не отразилось. Сейчас вы не имеете возможности работать — и однако одобряете ли вы инициативу мэра о создании рабочих мест?

Опять двадцать пять. Городское телевидение. Ей важно, свеженькой подстилке, чтоб даже бомж поддержал мэра. Соцзаказ у нее свербит. Между ног.

— Девушка, вот когда мэр станет бомжом («Скорей бы!» — крикнули в толпе), а я мэром — приходите, и я дам вам интервью. А пока — где я и где мэр? И какое мне дело до него, а ему до меня?

— Хорошо, последний вопрос: что бы лично вы могли пожелать городским властям? Возможно, больше заботиться о бездомных и бедных?