Михаил Веллер - Бомж

И процесс пошел. Очередная свобода. Очередная модернизация. Толпы вывалили на улицы с флагами всех цветов спектра. Патриоты били геев. Мигранты попрятались по щелям. Демократы потребовали смещения всего правительства целиком, полиция прикинула соотношения толп и отказалась их бить. Московский чеченский полк МВД был брошен на подавление беспорядков, столкнулся с отстрелом своих бойцов и убыл на Кавказ. Но это все детали.

Страна развалилась, вот что главное. В регионах пошли стихийные выборы, и все регионы ненавидели зажравшуюся Москву. В Хабаровске объявили Приморскую Республику с ориентацией на Китай и Японию. Они дадут займы, мы построим древообделочные и мебельные комбинаты, рыбоконсервные фабрики, проложим дороги и будем жить как люди. Казнокрадов и наркоторговцев расстреляем, ОБСЕ нам не указ.

Западная Сибирь объявила себя особой экономической зоной — раз она кормит налогами с нефти-газа всю страну. Народ еще пару лет не понимал, что «особая зона» — это переход к экономической и политической независимости. На хрен им балласт в виде ста миллионов российских дармоедов.

Вообще ничего неожиданного не произойдет. Границы всех разломов давно различимы. И причины предсказаны. Характерно что? Начнут сокращать проклятых расплодившихся чиновников. Прекратят отсылать деньги в федеральный бюджет, чтоб потом из него обратно клянчить; и будут на местах зарабатывать, распределять и финансировать. И вдруг окажется, что кроме централизованных и замкнутых на Москву чиновников — единое государство Россия никому не нужно!..

Огромное, громоздкое, управлять невозможно, бюрократия разъедает все, законы принимать трудно, и человека оно не видит в упор.

Пойдет бешеная пропаганда сепаратизма: что это прогрессивно, это демократично, это экономически эффективно, люди на местах могут работать по уму и сами себе быть хозяевами. И безмозглые рашн-демократы, объявляющие свободу и пользу синонимами, загадят всем мозги расцветом и равенством всех культур и народов нашей великой и любимой России. Тут настанет ей кирдык.

Татария и Башкирия, они же станы, объединятся в исламскую конфедерацию и продвинут свою культурную автономию как раз до черты политической самостоятельности.

Промышленный Урал попробует объединиться с Западно-Сибирской Республикой. Чечня перестанет получать дотации из опустевшего московского бюджета — но и свои нефтяные деньги перестанет туда отсылать, оставляя себе. В руке помощи Исламского Государства не сомневайтесь.

Страшно интересно выступит Санкт-Петербург. Недаром культурная столица. Ему не фиг ловить вместе с Москвой и Кубанью. Питер вспомнит Новгородскую Республику, демократическое русское государство, и объединит под свою руку Мурманск, Архангельск, Воркуту, Петрозаводск, Псков и Новгород. Северо-Западная Российская Республика. Торговля, лес, лен, высокие технологии.

На Дону и Кубани стоят памятники Краснову: наконец казаки имеют собственное государство. Земли плодородные, реки полноводные, народ здоровый, чем не жизнь.

И ни Северо-Запад, ни Урал с Западной Сибирью, ни Приморье — никто не отдаст ядерного потенциала. Соседям веры нет — все помнят Украину: каких ей только гарантий ни давали, чтоб разоружилась, а в удобный миг порвали. Пакистан имеет, Корея и Израиль имеют, — а нам что, нельзя?!

Все пройдет через период еще большей бедности и развала. И еще больше умных и энергичных свалит на Запад. И будут гордиться потомки великим Советским Союзом — как ленивая шумливая Италия гордится красотами и величием римской Империи.

Да — Лубянку разнесут наконец. Архивы не столько откроют, сколько уничтожат. В семь подвальных этажей экскурсии водить будут.

Деньги на чистую науку аккумулировать будет уже невозможно, так она еще при Путине окончательно издохла. Большой Театр останется — он прибыль приносит, оправдывает и балетное училище.

И главное — все постепенно так, обыденно, без драм. История — это, братцы, не театр. Люди продолжают работать, поднимать детей, копить на квартиры, делать подарки к праздникам. Вокруг тебя-то ничего не меняется особо — ну, вывески другие, деньги поменяют, потом паспорта поменяют — к этому привыкают легко.

Не будет больше величия страны.

И вот парадокс — с чего бы это я, бомж, сплюнутый этой самой страной на помойку, тоскую по ее грядущему падению? Видимо, потому, что человек не остров, не сам по себе. Вон колоколов сколько понавешали по храмам — и все они звонят по каждому из нас.

…У меня есть черный фломастер, который еще немного пишет. За магазином я оторвал квадрат картона от коробки и написал:

Прошу честно — помогите собрать на бухло

Сел на выступ цоколя недалеко от магазина, и мне набросали мелочью за час сто тридцать рублей. Я чувствовал, что контроля не будет и рыло мне не начистят, но больше часа не рискнул.

На эти деньги я купил поллитра водки «Зеленая марка» и полбатона. И выпил как человек за славное прошлое нашей великой Родины, за горькое ее будущее, и за всех, кому придется в это будущее идти. И пошел спать к себе на трубы.

И долго не мог заснуть. Как тут заснешь после такого. И рассказывать никому не охота.

А вот потом пошло кино: все внутри у меня гудело, я знал, что сплю, и при этом знал, что все происходит на самом деле, а мне кажется, будто я сплю. Вот там горели города, рушились стены, наступали армии — и все люди были бомжи. Они притворялись командирами, врачами, пожарными, офисным планк тоном и бизнесменами. И работяги были бомжи, и даже олигархи были бомжи. И бомжующие менты их гоняли. У них была не своя одежда, они жили не в своих домах, и хотели они только дожить до вечера, набить брюхо и лечь спать в тепле. И огромная страна, заселенная бомжами, превратилась в множество островков, и бомжи махали с берега друг другу руками.

Иногда страшно мучит, когда не можешь вспомнить какую-то фамилию или еще что. Вот я помню, что это сказал древнегреческий философ, так примерно: человек создает мир по образу и подобию своему, и страдания его в этом мире — это страдания собственного несовершенства.

А вот в газете, в МК, это точно Минкин написал: «Превратить людей в бомжей просто — надо лишить их родины». Он отлично пишет, и про нас тоже писал.

Если я, конечно, ничего не путаю.

Скоро я отсюда уеду.

Я уйду от вас. Я не хочу быть с вами. Я не люблю вас.

А может, и люблю. Вы ведь не виноваты, что такие, какие есть. Наверное, все-таки люб лю. Других ведь у меня нет. Других я просто никогда не знал. Вы — моя жизнь. Только это ничего уже не значит. Если что-то в любви кончилось, незачем цепляться за видимость того, чего уже нет.