Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

– Вот ведь нахалка…

Кристина навела порядок в новой квартире, выкрасила крошечную кухоньку в белый цвет и очень хотела принять у себя друзей. Она приготовила восхитительную тертую морковь с тмином, шакшуку и жареного каплуна с засахаренными лимонами. Морис блаженствовал, в воздухе витал аромат счастья, они как будто вернулись в довоенные времена.

– Ужин удался, Кристина, на все сто. Ты – великая повариха!

Морис допил бутылку булауанского и тут же открыл следующую. Кристина сияла от счастья:

– Притормози, Морис, у меня и так голова кружится.

Он не послушался и налил всем по полному бокалу. Йозеф попытался его остановить:

– Я тоже пас.

– Бросьте, ребята, еще по чуть-чуть, вино отличное, ничего с вами не случится.

Они чокнулись, загадали желание (так захотела Кристина) и произнесли по тосту: Морис – за старую дружбу, Йозеф – за неминуемый конец войны, Кристина – за их чудесный ужин и за то, чтобы это волшебное мгновение длилось вечно.

Они молчали, попивая вино, расслабленные и счастливые.

– А что твоя сестра? – спросил Йозеф, нарушив очарование момента. – Как у нее дела?

– Не знаю и знать не хочу!

– Почему?

– Мне жалко родителей. Из-за реквизиций в Париже сейчас невозможно найти жилье, и моя сестра с мерзавцем-мужем и малышом живут у мамы с папой. И как только они выносят этого итальяшку… В довершение всех бед он еще и коммунист. Отец вне себя, но он не мог допустить, чтобы его зять оставался простым рабочим, и назначил его прорабом. Хорошо хоть тот повел себя по-мужски и женился на Элен, не бросил ее с ребенком, как какой-нибудь подлый говнюк. За ошибки нужно платить.

– Ты преувеличиваешь, – укорил его Йозеф.

– Вовсе нет, порядочный человек должен уметь брать на себя ответственность.

Эпидемия закончилась, но выжившие чувствовали не радость, а глухую подавленность, смешанную со страхом и горькой усталостью. Новый год обещал быть лучше предыдущих, мир постепенно обретал покой, но никто, ни один человек, не хотел праздновать, отсчитывать двенадцать ударов часов, поздравлять друг друга. Йозеф дежурил в Майо.

– Ну вот и наступил тысяча девятьсот сорок пятый год, доктор Каплан, – сказала одна из медсестер.

Йозеф не отозвался. Война подходила к концу, хотя новости с фронта были не слишком утешительными. Он снова вспомнил об отце. На прошлой неделе они «проговорили» всю ночь, но Йозеф понятия не имел, где может находиться Эдуард.

Йозеф то ли спал, то ли грезил наяву, когда в дверь забарабанили. Он вынырнул из забытья, с трудом поднялся и пошел открывать. На часах было 3.30. Женский голос истерически кричал: «Доктор Каплан, доктор Каплан!..»

– Кто там, в чем дело? – раздраженно спросил Йозеф.

– Я от Кристины, – ответила через дверь женщина. – Она послала меня за вами.

Он открыл и увидел на пороге толстушку лет шестидесяти с пергидрольными кудряшками.

– Вы должны пойти со мной, доктор, Кристине плохо.

– Что случилось?

– Не знаю. Я всего лишь соседка, но, кажется, дело плохо.

Йозеф торопливо оделся, они вышли на улицу, но такси поймать не смогли и зашагали по авеню де ла Марн к бульвару Гийемена и бесконечной рампе Вале. Йозеф все время ускорял шаг, обгоняя вестницу несчастья, пока та не взмолилась:

– Помедленней, доктор, подождите меня.

Йозеф остановился и попытался успокоиться.

«Только бы не чума, – думал он, – только бы не она. Эпидемия отступает, но кто знает…»

Соседка Кристины начала подниматься по лестнице, держа в руке ключ. «Последний раз я был здесь в новогоднюю ночь, – подумал Йозеф. – Господи, что за ерунда, какое это сейчас имеет значение?!» Кристина была без сознания, она лежала на кровати, скрючившись и прижав кулаки к животу. Край простыни промок от крови, она просочилась через матрас, и на полу образовалась черная лужа.

Йозеф похолодел, услышав рвущийся из ее губ слабый полухрип-полустон.

Кристина была ужасно бледной, волосы повлажнели от пота, тушь растеклась, лоб пылал. Йозеф попробовал посчитать пульс: он был слабым и прерывистым. Внезапно Кристина икнула, задышала тяжело, со всхлипами, заскрипела зубами, и Йозеф крикнул:

– Откройте окно, скорее!

Он попытался отдернуть простыню и с трудом разжал пальцы девушки. Ее живот, бедра и ноги были в крови.

– Боже мой, – прошептал он, – у нее выкидыш.

Йозеф наклонился, чтобы осмотреть больную, она не давалась, он силой уложил ее на спину и приказал соседке:

– Помогите мне, держите за плечи.

Йозеф попытался пощупать низ живота, и Кристина зашлась в крике, как будто ее проткнули раскаленным прутом.

– Давно она в таком состоянии?

Женщина задумалась, потерла подбородок и щеку:

– Сейчас вспомню… это началось позавчера вечером. Мсье сказал: «Ничего страшного, обычное недомогание». Когда они вернулись, он поддерживал мадемуазель под руку, но она шла сама. Вчера мадемуазель сказала, что у нее боли, дала ваш адрес, но велела подождать и приняла две таблетки аспирина. Я весь день занята – хожу убираться, а когда вернулась, она громко стонала и была не в себе, вот я и отправилась за вами.

– У нее начался сепсис, каждая минута на счету, здесь я ничего не смогу сделать. «Скорая» будет ехать не меньше часа, мы сами отнесем Кристину в больницу Эль-Кеттар, это недалеко.

Йозеф разостлал на полу простыню, они положили на нее Кристину, взялись с двух сторон за концы и попробовали поднять, но она все время сворачивалась в клубок, и из затеи ничего не вышло.

– Я ее понесу.

Йозеф взял Кристину на руки и пошел вниз по лестнице, осторожно нащупывая ступени ногой. Она почти не реагировала, обмякнув, как ватная кукла. Соседка открыла ему дверь подъезда, он вышел на улицу, поднялся по пустынной рампе Вале: ему оставалось преодолеть четыреста метров. Женщина пыталась поддерживать ноги Кристины, но скорее мешала, чем помогала. Метров через сто пятьдесят Йозефу стало казаться, что Кристина весит не меньше тонны, он то и дело останавливался, сердце колотилось как сумасшедшее, руки сводило судорогой. Стены больницы были совсем близко, он сделал несколько шагов, окончательно задохнулся и посадил Кристину на капот припаркованной у тротуара машины.

– Бегите за помощью, скажите, чтобы взяли носилки, живее!

Кристина не шевелилась, даже хрипеть перестала. Йозеф приложил ухо к ее губам и ничего не услышал, пощупал пульс – он был едва различим.

– Умоляю, Кристина, не уходи, – приговаривал Йозеф, поглаживая ей лоб и щеки. – Они сейчас будут. Я тобой займусь, все будет хорошо, обещаю, ты выкарабкаешься.

Кристина была смертельно бледна, губы у нее посерели, но Йозеф продолжал нашептывать слова утешения, надеясь, что она его слышит.