Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

«…Обстоятельства смерти по-прежнему не ясны. Наш корреспондент сообщает, что вчера Че попал в окружение и был расстрелян в упор из автомата солдатом боливийской армии…»

«Тут какая-то путаница, погиб не он, а его однофамилец», – думала Хелена.

– «…В марте этого года Че с группой из двадцати товарищей по оружию проводил боевую операцию на высокогорных плато. Несколько недель спустя наступление захлебнулось, их окружили боливийские рейнджеры, которых, по данным некоторых источников, обучало ЦРУ. Эрнесто Че Геваре было тридцать девять лет и…»

Мир вокруг Хелены завертелся с бешеной скоростью, перед глазами замелькали какие-то расплывчатые картины, в ушах зазвучал истошный крик, позвоночник обдало волной жара, и она потеряла сознание.

Хелена больше никогда не праздновала свой день рождения. Она вычеркнула эту дату из календаря и лет десять не могла не то что назвать, но даже написать число, месяц и год, в который родилась.

Мое имя Хелена Каплан, и мне одной известна истина. Он уехал чуть меньше года назад и ни разу не подал о себе вестей, но все это время я сохраняла безумную надежду на новую встречу. Мне скажут – «это нелепо», но разве можно перестать надеяться, когда внутренний голос твердит: «Не сдавайся, еще не все потеряно». Я верила, что он вернется и заберет меня и Антонина. Нас разлучили, но наша любовь не угасла по приказу сверху, и Рамон останется со мной навсегда.

На факультете ходили слухи о партизанской войне в Боливии, но газеты о ней не пишут, и никто не знал, что он там. Если подумать, эта политически абсурдная и неподготовленная затея была заведомо обречена на провал, а ее участники – на смерть, как кавалеристы, бросающиеся с саблями наголо на пулеметы. Героическое и глупое поведение. Эрнесто остался один. Они позволили ему убить себя и пальцем не шевельнули, чтобы помочь. Как будто хотели избавиться от него, потому что мертвый Гевара им куда полезней живого. Ни один мало-мальски здравомыслящий человек никогда бы не сунулся в это осиное гнездо, вглубь страны, где почти никто не говорит по-испански. Местные индейцы относились к нему как к опасному мечтателю. Разве человек с его опытом мог ввязаться в подобную авантюру, не имея ни денег, ни оружия, ни медикаментов, ни средств связи, повести несколько десятков оборванцев в бой с боливийской армией, которую, как всем известно, поддерживает ЦРУ? Это было не сражение, а охота на человека, запрограммированное убийство. У Рамона не было шансов выпутаться, обмануть судьбу, он пожертвовал собой ради счастья других, остался верен своему представлению о борьбе, вышел с ружьем против всего мира.

Да, правда в том, что он покончил с собой.

Людвик ликовал. Успех был скромным, но он был. Сторонники нового секретаря Коммунистической партии Чехословакии Александра Дубчека и президента Свóбоды были близки к успеху. Они выдвинули программу глубинного реформирования политической жизни страны: отмена цензуры, свобода прессы и передвижений, ограничение полномочий полиции, отказ от государственного регулирования экономики и жесткого административного централизма, участие рабочих в управлении предприятиями, введение федерализма.

Когда Дубчек осмелился реабилитировать Сланского, Клементиса и остальных жертв процесса 1952 года, потрясенные граждане восприняли это как вызов русским, но те не отреагировали. В воздухе сладко пахло весной. В сердцах Терезы и Людвика проснулась надежда: возможно, они наконец получат новости о Павле и узнают, что же произошло на самом деле.

Страх исчез.

В июле 1968-го открылись границы. Поколение, не знавшее иного режима, кроме коммунистической диктатуры, восприняло это как гигантский прорыв. Люди из окружения Хелены, ее друзья и знакомые, преподаватели, режиссеры, журналисты вдохнули воздух свободы, и начался массовый исход. Все разговоры касались только отъезда. Впору было задуматься, останется ли хоть один чех на родине, или Чехословакия окончательно обезлюдеет. Перейти на Запад не составляло труда: достаточно было добраться до немецкой или австрийской границы, шагнуть за шлагбаум и – вуаля, вот она, свобода!

Хелена решила обсудить эту тему с Йозефом: они могут уехать в Париж (все, кроме Людвика, который и слышать не желал об эмиграции), его наверняка возьмут на работу в Институт Пастера или в какую-нибудь больницу. Йозеф не согласился: он слишком стар, чтобы начинать с нуля. Хелена продолжала настаивать, и тогда он объяснил, что возраст – не главная причина, он хочет остаться, потому что не чувствует себя таким уж несчастным.

В конце концов Людвику удалось убедить Хелену, что в отъезде нет никакого смысла.

– Мы побеждаем и будем свободны у себя на родине, так зачем бежать? Люди смогут уезжать и возвращаться, когда захотят, мы не преступники, а патриоты. Пусть драпают сталинисты.

Страна менялась. Это чувствовалось по содержанию статей в «Руде право» и других газетах и по тону телевизионных комментариев. Никогда прежде ни один гражданин не смел прилюдно усомниться в словах министра правительства или в генеральной линии партии, потребовать введения многопартийной системы или справедливой оплаты труда. Над Богемией дули ветры свободы. Конечно, получалось не все, но революция будет мирной и бескровной, новую диктатуру никто устанавливать не хочет.

– Прошу тебя, поверь мне, нам стоит остаться, чтобы увидеть, как Дубчек и Свобода начнут строить социализм с человеческим лицом.

21 августа 1968 года войска стран – участниц Варшавского договора вторглись в Чехословакию и задушили Пражскую весну. Невозможно голыми руками сражаться с тремя сотнями тысяч солдат, «приехавших в гости» на шести тысячах танков и имеющих поддержку с воздуха шестисот самолетов. Около двух-трех тысяч граждан воспользовались «приоткрытыми» границами и сбежали. Трое молодых чехов пожертвовали собой, устроив акт самосожжения в знак протеста против оккупации страны.

Страх вернулся.

В конце августа Хелена снова заговорила об эмиграции: пока еще можно уйти через Австрию, но и это «окно» скоро закроется. Йозеф категорически отказался – он никогда не отправится в изгнание, Хелена не отступалась, но ссориться с отцом не хотела.

В субботу 7 сентября она решила, что на следующий день уедет, взяв сына. Антонин, обычно спокойно спавший до утра, плакал всю ночь. Хелена решила, что мальчик заболел, она укачивала его, пыталась успокоить и задремала в кресле рядом с кроваткой, а когда проснулась, малыш смотрел на нее своими большими круглыми глазками. Будь Хелена одна, она уехала бы в Америку, в город своей мечты Сан-Франциско, но у нее был Антонин. Оставить сына или подвергнуть его хоть малейшему риску она не могла. В Чехословакии у нее хотя бы есть возможность заработать на жизнь и защитить мальчика.