Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Для таких, как ты и я, Ходынка оживает лишь два раза в году — за неделю до Дня Победы и снова за неделю до Октябрьских праздников. В первые дни мая и ноября именно сюда из подмосковных гарнизонов, из Тучково, Красноармейска и Голицино, перебрасываются части Таманской дивизии и дивизии имени Дзержинского, по необходимости и другие войска. Несколько ночей подряд на Ленинградке перекрывают движение и, разворачиваясь напротив стадиона «Динамо», на Ходынское поле вперемешку с танками едет моторизованная пехота, двигаются, стараясь не задеть электрические провода, артиллерийские установки и установки залпового огня, ракеты ближнего и среднего радиуса действия.

В четырнадцать лет, как-то гуляя по аллее, я случайно оказался посреди всего этого ада. Земля дрожит и ходит ходуном, вокруг воет, скрежещет. Пожалуй, мне тогда наглядно и на всю жизнь объяснили, до чего же мал и жалок человек. В общем, за одну ночь Ходынка возвращается назад, снова делается полигоном. Солдаты, прибыв на место еще затемно, при свете фар где-нибудь с края поля правильным каре расставляют палатки и уже на рассвете начинают готовиться к параду. День за днем, с перерывом на короткий ночной отдых люди и техника, как на плацу, на длинных взлетно-посадочных полосах самозабвенно оттачивают шаг и равнение, чтобы пройти по Красной площади не хуже прошлогоднего.

В сущности, для местных не секрет, что статус городского аэродрома — прикрытие, а так Ходынка как принадлежала, так и сейчас принадлежит военным. Нужна она им отнюдь не из-за двух парадов. Под и вокруг этого огромного зимой занесенного снегом, а летом цветущего луга, где среди трав и прочих полевых растений гудят пчелы, над ними, кувыркаясь в воздухе, распевают жаворонки, а еще выше, нарезая круг за кругом, парят ястребы, находятся десятка полтора заводов, делающих корпуса, двигатели и прочую оснастку самолетов. Все наши главные авиационные КБ. С тридцатых годов через ангары, что стоят ближе к периметру, но, в общем, разбросаны без какого-либо порядка, они время от времени, но тоже ночью, выкатывают на взлетные полосы прототипы, опытные образцы и уже готовые машины, чтобы испытать узлы, которые невозможно проверить в цехах под землей. Когда же государственная комиссия признает самолет нужным стране и пригодным для серии, здесь же, на Ходынском поле, его впервые поднимают в воздух, и, если всё проходит штатно, перегоняют для окончательной доводки на номерные военные заводы в Куйбышев, Иркутск или Хабаровск.

Раньше КБ размещались только под аэродромом, но после войны, ища для своих цехов новые пространства, пустоты, они неустанно рыли и рыли, и теперь в округе нет такой улицы, жилого квартала, под которым бы не строили самолеты. Так заводы стараются не попадаться на глаза и особо никому не докучают, о них вспоминаешь, лишь когда на одном из подземных стендов гоняют на предельных оборотах мощные турбины и вместе со станиной, так же мелко и певуче начинают дрожать пол и стены в твоей квартире, да случайно оказавшись рядом с обычным подъездом обычного дома, из которого, когда завершается смена, один за другим, нескончаемой цепочкой идут и идут аккуратно одетые усталые люди.

Ради этих КБ аэродром в незапамятные времена окружили бетонными, в рост человека, плитами, но охраняется он сейчас плохо. Лишь в дни, когда на Ходынке стоят войска или должны испытывать новый самолет, здесь, и то нечасто, можно встретить солдата с автоматом и с овчаркой на поводке, а так поломанный, изъеденный дырами забор никому не помеха. Живущие по соседству — на Хорошевских и многочисленных Песчаных, изо дня в день, обычно ближе к вечеру, мирно играют тут с детьми или выгуливают своих собак совсем не бойцовых пород. Особенно хорошо на Ходынке летом. Вдоль взлетных полос военными инженерами сделан неплохой дренаж, и по обеим сторонам от бетона идут широкие, никак не меньше полукилометра, полосы настоящей ковыльной степи. В молодости, помню, будто пьяный, бредешь себе, спотыкаясь, путаясь ногами в этом густом, сбитом в колтуны разнотравье и не помнишь ни о каком городе.

Те, кто собирается тут с вечера 17 мая, от местных, в сущности, ничем не отличаются. Никто никуда не спешит, люди просто гуляют, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться полевым цветком или облаком над Курчатовским институтом, окрашенным оранжевым предзакатным солнцем. Естественно, что ни солдатам, ни милиции разгонять их и в голову не приходит. Многие Ходынцы приезжают сюда целыми семьями, с детьми, которым тут привольно, будто на даче, с бабушками и дедушками, другие прогуливаются в одиночестве, и опознать членов братства можно единственным способом — каждый держит в руках аккуратный вышитый крестиком холщовый мешочек, в котором, как и тогда, в девяносто шестом году, лежат царские подарки: сайка, кусок вареной колбасы, обычно докторской, пряник и эмалированная кружка. Да еще по тому, что при встрече они вежливо, даже церемонно раскланиваются, вместо же приветствия просят прощения у только что коронованного монарха, сокрушаясь, что своим недостойным поведением и своими смертями испортили ему великий праздник — день восшествия на престол. Слова взяты членами братства из покаянного адреса — он от имени всех бывших на Ходынском поле в тот злополучный день, мертвых и живых, был двадцатого августа 1896 года опубликован в главных российских газетах — и никогда не меняются.

Годы земного царствования монарха есть время «перебора людишек». Власть изо дня в день ищет народ, пригодный для вечной жизни. Вне конкурса невинно убиенные. Для тамошних военных походов, других великих свершений лучше них нет никого.

Между братствами и остальными поминающими своих погибших вечный спор, чья жертва с изъяном, а чья чистая. Почему одну Господь примет, другую отвергнет. Про убитых намеренно Ходынцы (Трубные с ними согласны) говорят, что это счеты между людьми, Бога в них нет. Впрочем, повторяют, что Господь чтит всех невинно убиенных.

Ходынцы и Трубные: первые ликовали, вторые шли, без меры горюя. И те и те равно кончили смертью. Получается, что твой кормчий прав. Спаслись лишь бежавшие.

Ходынка — авангард тех, кто решил, перейдя Красное море, вернуться в Египет. Трубные — последний отряд. В первых много радости, во вторых — одна скорбь.

Ходынцы были задавлены во здравие, Трубные — за упокой эпохи, в которую мы все жили. Ходынка была прелюдией. Трубная — последней вязанкой дров, брошенной в печь, финальным, завершающим аккордом.

Мы вошли в Ходынские ворота и вышли через Трубные. Между — загон, где нас клеймили. Одних определили на убой, другим оставили жизнь.