Борис Гайдук - Плохие слова

— Двести литров, как всегда, — пыхтит Фаитов.

— Zwei hundert liter, wie immer, — переводит Андрей.

— Rhein? — спрашивает немец.

— Ja, naturlich, — отвечает Андрей.

Зачем им вообще нужен переводчик? Двести литров — двести марок, семьдесят шестой, чистый, без масла.

Немец откручивает и нюхает пробку. Кивает:

— Rhein.

Фаитов делает знак. Масаев разворачивает сверток.

— И офицерские хромовые сапоги, две пары, по пятьдесят за каждую.

— Und Offiziersstiefel aus bestem Leder, funfzig Mark fur jede Paar.

Немец берет сапоги, переворачивает, высматривает на подошве размер.

— Zu gross.

— Велики…

— Хрен с ним, по сорок, нет, по тридцать пять. Не тащить же их обратно.

По тридцать пять немец берет охотно, отсчитывает деньги.

— Wenn ist die folgende Lieferung?

Что? Лиферунг? Что такое Лиферунг? Когда следующий… следующая… партия, наверное?

— Когда следующая бочка? — помедлив, переводит Андрей.

— Шестнадцатого.

— Am sechzehnten.

— Sсh #246;n.

Немец ловко прилаживает шланг, качает ногой насос. Бензин желтоватой струйкой течет в его бочку, такую же двухсотлитровую, с армейской маркировкой.

— Не проще ли бочки поменять? — предлагает Андрей.

Фаитов смотрит с некоторым удивлением:

— Хе. Логично. Скажи ему, пока немного отлил.

Андрей впадает в ступор. Напрочь вылетели из головы существительное «бочка», глагол «поменять», а также все необходимые случаю предлоги.

Пауза затягивается. Нужно сказать хоть что-нибудь.

Андрей заглядывает в припасенную бумажку.

Огнетушитель — Feuerlosher, — попадается на глаза.

— Wollen Sie ein Feuerlosher kaufen? — наобум спрашивает он.

— Nein, — мотает головой и смеется немец. — Sсh #246;n habe zwei.

Понятное дело, есть у него огнетушитель, даже два. Из пятидесяти штатных огнетушителей в части штук десять осталось, не больше.

— Не хочет меняться, — говорит Андрей. — Эта бочка ему нужна.

— Ну, пусть тогда сам с ней парится. Скажи ему: шестнадцатого, в это же время.

— Am sechzehnten, in dieser Zeit.

Все бочки выкатываются из части в дежурство прапорщика Лудина, в крайнем случае старшего лейтенанта Ивлева.

Немец заканчивает с бензином, жмет всем руки.

— Du sprichst Deutsch ganz gut, — говорит он Андрею. — Student?

— Ja. Danke.

Андрей усмехается. Штудент, штудент. Года через полтора будет вам обратно штудент. А пока — вольный слушатель кирзовых университетов. Но все равно приятно, что немчура похвалил знание языка.

Фаитов пересчитывает и прячет в карман деньги.

— К Хейнцу или на вокзал? — спрашивает Масаев.

— На вокзал. Сегодня пятница. У Хейнца народу может быть много.

В вокзальном буфете двое пьянчуг, больше никого. Гаштетчик кивает Фаитову. Какая ему разница, солдаты это или нет? Главное, как говорил Гребень, не нарваться на своих офицеров.

— Водки и пива возьми, — распоряжается Фаитов и садится за столик. — Себе тоже возьми.

— Драй хундерт водка унд драй гросс бир, битте, — на одном дыхании выпаливает Андрей гаштетчику и тепло вспоминает комиссованного Гребенщикова.

Дома уже, наверное, поросенок. Будет теперь лечить свою грыжу и плевать на немецкий язык.

— Bitte sсh #246;n, drei vodka und drei Bier. Zwei und zwanzig Mark.

— Danke.

Андрей отсчитывает деньги, выгребает из тарелочки сдачу.

Пена шапками нависает над краями высоких стаканов.

— Цивильно, — расслабленно цедит Фаитов.

Кажется, жить можно…

Дорогие друзья, я еду в Берлин. Я еду не один, а с группой студентов.

Я смотрю в окно автобуса на квадратно подстриженные кусты, цветущие розенбаумы, пробегаю взглядом по готическим вывескам, указателям, рекламным щитам.

Берлин — 35, поворот на Потсдам — 19.

Здесь тоже все изменилось. Единая Германия, опора новой Европы. Карл-Маркс-Штадта давно нет. Хемниц теперь, кажется. Что же, пусть будет Хемниц.

На остановке захожу в придорожное кафе.

— Битте, айн гросс бир…

Гаштетчик чувствует незаконченную восходящую интонацию.

— Und? — чуть задирает он подбородок.

Я улыбаюсь.

Само собой вырывается:

— Унд айн хундерт водка.

«Таня, доброе утро…»

До какой же степени нужно было вчера напиться?

Зачем, зачем?!

«Вижу на столе твой адрес и немедленно пишу. Это, прости за каламбур, вчерашний Евгений, если ты такого еще помнишь. Я, например, почти не помню…»

Кого не помню? Самого себя не помню? В принципе так оно и есть.

«…почти не помню тебя…»

Нет, тоже не пойдет. Хамство какое-то получается. Стереть.

Попробовать, что ли, в романтическом ключе?

«Танечка, дорогая. Я совсем не умею писать писем и еще не знаю, будет ли это мое письмо нежным и трогательным, или оно будет разнузданно эротичным…»

Ух, едрена мать, где я таких слов понабрался!

«Я проснулся сегодня с единственной мыслью — о тебе…»

А вот это чистая правда.

Мысль действительно все утро в голове одна-единственная: трахнул я ее вчера или так ничего и не случилось? Поцелуи — были, колготки телесного цвета-тоже были… Даже грудь помню, хорошая грудь. запах духов на подушке остался… приятный запах.

Поэтесса она какая-то, тоже помню… или писательница.

А больше ничего не помню.

«…жаль, что все закончилось так быстро, пронеслось как один миг…»

Ага, а если мы с ней поролись полночи, тогда что?

Нет, я бы хоть что-то запомнил.

Ох, какой кошмар!

«…ты была прекрасна и удивительна, и теперь я медленно схожу от тебя с ума…»

Полная сумятица в голове, пальцы еле попадают в клавиатуру.

C чего это я решил писать ей так кучеряво? Что, писательнице нельзя послать нормальное письмо? Например: давай встретимся, сходим ко мне на чашечку кофе.

А если я уснул в первую же секунду? Вот стыд-то! Да нет, я же помню какую-то вялую возню, но… но… дальше-то что?

Как она хоть выглядит? Стриженая шатенка, симпатичная вроде бы.

Павлов, гнида, вечно натащит каких-то баб непонятных, а сам потом, кроме своей травы, ничего не хочет знать.

А ведь где-то у нее есть свой сайт, эта публика по-другому не может.

Моя повесть, мои рассказы… да на хрена мне сдались твои рассказы!

«…мечтаю встретиться с тобой снова и…».

И что? Снова нажраться?

«…и продолжить наше знакомство…»

А может быть, она давно послала меня на все буквы?

Сколько же было времени, когда она собиралась? Полвосьмого, кажется. Куда это ей надо было в такую рань?

«…если ты, конечно, не против. Я, со своей стороны, постараюсь проявить себя с более выгодной стороны».

Типа оправдываюсь. А что делать? Может быть, поменьше пафоса. Нормальная баба, вообще говоря. И не очень-то ломала из себя недотрогу. Могла бы и телефон оставить, как порядочная, так нет, адрес, переписка…

Богема, мать вашу!

Стоп, там, кажется, запятая пропущена. Исправить. Эти писатели за запятую с говном съедят.